Вот позволю отвлечься, с фразы,- Вспомнить нечего,- повело слегка.
Я никогда буду утверждать, что менты, гопота, уроды в гражданском платье и в форме строгой, прочие представители активных и не гуманных групп граждан прочие, что они являлись неким скелетом событий, что они тогда тогда корректировали нашу жизнь, или выстраивали наши события фрагментально в некую цельную картину жизни. Нет, эти мармудоны не были великими полководцами событий наших судеб, мы могли бы жить и без них, но эти люди были неким соусом, они присутствовали тогда в нашей жизни как майонез Провансаль (в стеклянной банке, что можно было сдать аж за 10 коп), который плавал почти в каждой семейной кастрюле с супом или обязательная плошечка с горчицей в любой столовой, на каждом столе и совершенно бесплатно! Эти люди, с их не пониманием нас и, что страшнее,- с абсолютным не желанием понимать нас, эти люди объединяли нас и давали остроту и смысл движения «от них», образ к которому нельзя уподобляться и даже приближаться, не огыгеть всмятку, или не скурвиться за поездку в Болгарию или лычку, или премию, или страшное принять как норму,- «быть таким как все».
Они били нас, стригли, наезжали, по разным причинам вели себя наимерзейше и при этом, как холодный душ держали нас в Здоровом Теле и в Здоровом Духе Системы, порой похожей на новую национальность родившуюся на просторах и так многонационального СССР…
То, что теперь происходит, это другое, иное, я не знаю вообще, что происходит и происходит ли, что, пресно все,все есть и пожалуй только наркотиков нет в киосках Союзпечати, но чую скоро их дадут народу, не долго осталось…
Но всеж прав был немец сказавший грусное,но правдоподобное, - «Нет ничего лучше для религии, чем устроить на нее гонения.»
Мне кажеться, что сейчас это очевидно и в теме хиппи и «тех кого это касается»…
Позволил я себе такое размышление, да не побьют меня мужи достойные, камнями тяжелыми, за городскими вратами за сие своемыслие…
Вообщем, до Симферополя мы с Галиной и Екатериной добрались очень быстро и далее поехали в Гурзуф. Там на Пьяной Алее у нас должна была произойти встреча с Колей и Вадиком, но они в назначенное время не пришли, и это было не хорошо, но при расставании мы условились в такой ситуации приходить на стрелку через день. Но, что делать теперь до следующей встречи было непонятно, потому как надо было по сути сидеть на месте, а это неинтересно, да и места не было. . .
И мы втроем погрузились в катер и поплыли туда, куда катер предполагал плыть, и привез нас катер по пенному морю на конечную станцию, как называется -- не помню. А на конечную привез нас катер, потому что мы спали всю дорогу, и не смотрели на красоты, и чайкам булки не кидали. . .
И вышли мы на пирс, и стало нам плохо весьма, потому как полил дождь, и вокруг все стало быстро-быстро превращаться в ночь приморскую. Огоньки начали зажигаться, тети надели каблуки, нарумянились до ужасного состояния, мужики ихние тоже принарядились и дети тоже как то к вечеру похорошели . .
И все на набережную дефилировать устремились и веселье отпускное, южное, вечернее вокруг запроизрастало и дождь им всем нипочем, потому как у них маршруты короткие - либо в кино, либо в кафешки, либо на танцульки и везде крыша есть.
А мы вот среди этой радости бродим и чувствуем себя чужими на этом празднике жизни.
Тут вот дядя и появился. Как его звали, не помню, сидел такой дядя на стульчике в пансионате у столовки, куда мы собрались на поиски трапезы вечерней.
Дядя и говорит, что нас сейчас отсюда в лучшем случае выгонят и предлагает нам вписку к себе в «домик»,
- Вам бы хоть вещи поменять и помыться, и сойдете за отдыхающих.
Конечно, на отдыхающих мы не тянули, отдыхающие тут отдыхали и выглядели сочными, загорелыми и отдохнувшими, а мы были белые, мокрые, волосатые и уставшие…
Но дядя настойчиво впаривал свое гостеприимство и мы конечно согласились, тем более дождь стал уже недетский.
Дядя повел нас по лестнице вверх, на гору. Лестница видимо была стырена с руин Вавилонской башни.
В ней были сотни ступеней, и она не кончалась. Сейчас я никак бы не поднялся с рюкзаком по ней! А дождь все сильнее лил, а дядя весело и привычно шпарил по ступеням и привел нас на самый верх, где был и в правду домик, маленький такой домишка, сараюшка. В сараюшке стояла гигантская чаша. Создана она была из огромной цистерны, из тех, что на колесах по шпалам возят, вагоны такие цистернообразные. И умельцы ее пополам разрезали каким-то способом, и чаша такая получилась продолговатая. Смысл ее с первого взгляда был не ясен. Ну, может мы были молоды и несообразительны тогда, но сооружение было дурацким. Места в домике не было вообще, чаша эта была от стены до стены, домик ее облегал, как джинсы модную попу. В цистерну заглядывал сверху толстый шланг и в него был врезан вентиль. Дядя быстро объяснил, что мы за его доброту должны вечером наливать полную чашу и не шуметь, дабы никто не узнал, как дядя круто решил свои рабочие проблемы…
Мы и не успели что-либо ответить, как сметливый работник пансионата убежал вниз по лесенке этой бесконечной.
Домик стоял на самом краю, одна из его стен прямо-таки граничила с реальной пропастью, у входа была маленькая полянка и когда дождь кончился, я с дамами вылез на нее сохнуть.
Потом мы кое-как запихнули шмотки в эту хибару и отправились к рукомойникам мыться, откуда моментально были изгнаны бабами в халатах. Бабы орали и вели себя совсем неинтеллигентно. «Наши дети тут умываются, а вы заразу ткт распространите на всх!» - горлопанили бабы.
Мы, собственно, хотели смыть пыль дорог с непослушных голов, не более…
Изгнанные, но непобежденные мы пошли искать «дикий кран». Такие встречались на берегу, иногда происхождение их было весьма загадочно.
Там на берегу уже сидел наш дядя совершенно упитый портвейном, и с ним такие же работники пансионата. Может они тоже кого-то, куда-то подселили, типа нас и потому так спокойно бухали, совершенно не думая о завтрашних трудовых буднях.
Конечно, они пригласили нас разделить с ними скромную трапезу и конечно, мы отмазались от их мирной вакханалии. И конечно появилась другая возможность испить живительной влаги, нас на пляже пригласили на трапезу с вином две дамы, весьма красивые, в величественных пляжных нарядах. Тети были художницами из какой-то глуши, но явно чувствовали себя в эпицентре художественных событий Парижа и Амстердама. У них были смешные амбиции, хавка на газетке и море портвейна. Они были молоды, талантливы, здоровы душой и телом и потому они были веселы и душевны.
Как это все происходит с портвейном и с пляжем и с едой на газетке, я рассказывать не буду. Кто не знает - тот не поймет, а кто знает, тому не буду душу теребить…
В общем вы понимаете.
Как-то стало темнеть быстро, а нам на эту гору лезть, в эту хибару. Мы долго прощались с художницами, помню, они мне отдали остатки портвейна и я с ним, по прежнему влекомый заветами Мойдодыра, забрел прямиком в женскую душевую, откуда был изгнан теми же, возможно бабищами, изгнан опять грубо, хотя и в глубь душевой я проникнуть не успел, ибо стремился лишь целомудренно к рукомойникам и не более.
В результате Катя с Галей сказали, что они не будут даже пытаться мыться с бабищами и мы помыли пьяные головы у рукомойников, где уже никого не было, потому как бабищи своих детенышей наумывали всласть и спать отправили.
Потом мы как-то забрались на гору и опять пошел дождь, причем очень сильный и мы, сидя в хибаре, под этим безумным чаном, боялись пьяными бояками, что домик этот рухнет…
Но нам было весело, и мы как-то криво улеглись под чашей и пили вино, и было нам благо от всего происходящего!
Но за доброту дяди надо было платить полной чашей, и я открыл вентиль.
Грохот воды в бадью перекрыл шум дождя, все задрожало, и мы поняли, что теперь точно домик с этим сосудом и нами рухнет в синее море!
А как не хотелось мне погибать молодым, обаятельным, счастливым и пьяным, и еще с двумя красивыми барышнями, да еще погибать не на тонущем белом корабле, а под гнетом этой отвратительной бадьи!
Мы всячески пытались определить насколько корыто УЖЕ НАПОЛНИЛОСЬ, потому как крышки-то у него не было и конечно вода, дойдя до краев, зальет нас хуже дождя, от которого мы так «удачно» спрятались.
В общем, я в какой-то момент интуитивно понял - ХВАТИТ, ЧАША ПОЛНА, ДОВОЛЬНО ОТВЕТНОЙ ДОБРОТЫ ДЯДЕ, ЧАША ПОЛНА С ИЗБЫТКОМ и вырубил вентиль.
И упал я в сон глубокий и мирный, ибо совесть в те годы у меня еще была чиста, помыслы просты и светлы, и не было у меня причин впадать в сон нервный и неглубокий.
А дождик капал и капал, дурачок летний, а под утро тоже уснул, и вылезло солнышко….
Утро было солнечное и жаркое. Я проснулся именно от жары в избушке нашей и подошел к обрыву и увидел гнев трудящихся.
Разгневанная толпа женщин с неумытыми детьми рвала и метала, не имея возможности совершить утреннее омовение. Толпа ругалась и тыкала пальцами в обезвоженные умывальники. Толпа была настроена агрессивно, толпа требовала объяснений у администрации пансионата. Толпа жаждала расправы с врагами, которые оставили их детей без «мыла душистого и полотенца пушистого» и я понял, что виноватыми будем мы.
А в общем-то я.
Ну, тут сразу все набежали. Прибежал начальник пансионата, какие-то официальные лица, одетые не по пляжному и явно умытые в других умывальниках. Они стояли там внизу и орали на отдыхающих, а отдыхающие орали на них. А дети не орали, они тупо стояли и смотрели своими неумытыми поросячьими глазками на происходящее. У некоторых с собой было полотенце пушистое и зубной порошок, и густой гребешок и прочие не обходимости.
Но воды не было, и все тут.
Они орали и орали друг на друга. А я, сонный и тоже кстати неумытый, стоял наверху и думал о них и о воде, которой у них нет. И о бочке думал и о дяде, который доверил мне такое важное дело, а я не справился с заданием. Стоял и думал, а они все ругались, но без толку, вода так и не появлялась…
Потом, конечно, привели дядю нашего. Он явно не протрезвел и смотрел на них испуганно.
Потом дядя очнулся и посмотрел вверх, то есть на меня, потому что я так и стоял на краю. Все тоже посмотрели вверх, то есть на меня.
Дальше было неинтересно. Шум, гам, обвинения, но никаких побоев…
Дядю нашего никто из официальных лиц и не попрекал. Его авантюра с нашим размещением в таком важном объекте и отлынивание дяди от прямых обязанностей были как будто нормальным делом, а вот мы были враги народа и противники чистоплотности…
Уже за пределами пансионата дядя догнал меня и спросил, куда мы теперь, а узнав, что мы едем в Гурзуф, всучил мне 20 рублей и наказал купить ему шорты. Я пытался отделаться от этого шопинга, но он был похмельно неумолим.
Я честно смотрел в Гурзуфе в универмаге шорты этому смешному человечку, но их не было конечно в продаже, как не было тогда много чего в магазинах. С чего он решил, что они там есть? Может он с горы той, из будки с той бадьей, первый раз вчера спустился.
20 рублей я ему не вернул. Это плохо, но события развивались стремительно и я просто не мог вернуться к нему. Утешает, что деньги его я не потратил, они потерялись на Пьяной аллее в Гурзуфе, позже, когда мне по башке там надавали кроссовками Адидас, просто ушли сами собой, как и пришли и все...
Такие вот дела.