Однажды в электричке, в толчее, я увидел настоящего хиппи. Представление о сути хиппи появились позже, на тот момент было ясно одно: хиппи – это волосы, джинсы и весело! Я смотрел на него, выпучив глазищи молодые и непорочные, а на него все смотрели, но не так, как я – я его осматривал с нежным любопытством и почтением великим, чего не скажешь об остальных гражданах пассажирах…
А волосатый тот вышел и почапал в свою сказку, а я в свою. И не ведал я, как мне эмигрировать к таким, как он, и в общем, продолжался достаточно тоскливый период. Хорошо, что он довольно быстро закончился, и закончился именно так, как закончился, а не иначе.
И вот однажды я решил стать геологом.
Я надумал это к осени, решил, что у геологов весьма занятная жизнь: бороды всякие, путешествия и все такое. И пошел я в геологи. Узнал в бюро по трудоустройству, где ближайшие геологи сидят, и прямехонько к ним!
А сидели они рядом с метро «Филевский парк» в лютом подвале, как и положено настоящим геологам. Запахи в этом подвале были, как в пещере, где обитают нечистоплотные циклопы. Сами геологи были радостны и добродушны, и конечно, бородаты почти все. Я их порадовал готовностью немедленно ехать, куда скажут, меня сразу приняли в дружный коллектив, как своего, и на следующий день отправили в такую жопу мира, что она мне и сейчас снится порой в тревожных снах…
Но я вернулся оттуда через полтора месяца бородатый, добродушный и без мармудонистых иллюзий о геологической романтике, звенящих у костров гитарах, и стал ходить в вонючий подвал работать. На картах со скважинами я какие-то циферки писал, которые мне давали начальники. Эта работа была у геологов зимой, а летом все дружно уезжали в экспедиции, что называлось на их языке «ехать в поле». А зимой работали с циферками, не помню сути работы, но она была очень важная. От этих циферок зависело, надо там что-либо бурить али нет. Простите меня, мускулистые буровики и буровицы! Сколько раз вы безрезультатно ковыряли кожу Родины! Я, помню, путался, писал от балды, тупил, но меня прощали, платили зарплату и выпивали со мной. Видимо, я хорошо зарекомендовал себя безропотной командировкой в жопу мира, и меня не хотели терять, впереди было много работы…
В общем, все было очень мило и интересно. Особенно пьянки с песнями и диссидентскими базарами, в которых я, конечно, по причине молодости активного участия не принимал (в базарах). В этом бородатом мире с песнями Окуджавы (которые мне не нравились никогда), подвальными чаепитиями и регулярными праздниками без повода все было как-то упорядоченно, подчинено своим законам. Все как-то по-домашнему, как в хорошей коммуне, душевно и не в духе рабочего коллектива, а все больше по-семейному…
Там было хорошо. Хорошо по-своему. Сейчас я не помню, сколько я там проработал. Наверное, год-полтора. Спасибо им всем…
И вот следующее лето (1983?). Я в каком-то смысле геолог. Даже ездил в ЭКСПЕДИЦИЮ…
Июнь, суббота.
Мне предложили друзья детства, друзья с младых ногтей, выпить вина. Встреча с ними произошла незапланированно, просто произошла, и все тут. Как – уже не помню…
«Давай, Шуруп, выпьем вина», – сказали друзья детства. Так и сказали, просто без дурдомовских переподвыпедвертов. Не виделись давно. К слову сказать, погонялово, с которым я всегда жил и, боюсь, от которого мне уже не отмазаться (а хочется), дали мне именно эти смекалистые друзья детства. Они же и приклеили его ко мне в тусовке, ибо они же меня в нее и привели… Я не ропщу, второе имя редко выбирают самостоятельно, оно рождается само. Некоторым достаются красивые и затертые, типа – Дэн, Пит, Фрэнк и т. д. Этих персонажей по погонялову и не сразу вспомнишь, посему и приставочка появлялась: Джо Воронежский, Кэт Питерская, Крис Устькаменогорский, Кришна Рязанский… Ну, в общем, вы понимаете.
В общем, эти смекалистые друзья детства, так и сказали: «Пойдем пить вино».
И вот мы на проклепанной пробками поляне в лесу, недалече от метро «Молодежная». Такая, знаете наверно, полянка пьяньчужная, в дно которой на века втоптаны мозолистыми ногами пробки всех калибров. Милая такая полянка, и мы на ней. Вечереет по-летнему лениво, долго и красиво, а мы пьянеем по-подростковому стремительно и бестолково. И разговор портвейновый заходит на тему великую. Типа, несправедливо мир устроен! Главный оратор – друг мой с детства непутевого по имени Саша. По его мнению, несправедливость касается всех и нас конкретно. Нет у нас ничего, а у других есть все, и сия ситуация, по его мнению, абсолютно неправильна. И надо действовать спокойно и пользоваться наступающей темнотой. Короче, надо идти снимать фары с частников и поутру продать их, и хоть немного, но станет лучше на этой несправедливой планете, ну не всем, но хоть нам в отдельно взятом микрорайоне Москвы.
Я очень противлюсь этой программе. Не по причине высоких нравственных принципов, нет, не такой уж я был достойный Кибальчиш, а по причине очевидной абсурдности доводов, реального стрема мероприятия и вообще… Какие-то фары, пьяные тусовки с ними по ночному городу… Куда их девать потом? Да и подляночка это очевидная и какая-то постылая, не романтичная и не геройская, Чингачгук бы с нами на одном поле и не пописал бы, не то чтобы…
В общем, вы понимаете.
И вот бредем мы горластой тусовкой по ночному району на окраине столицы, и укоряют меня друзья детства в отсутствии у меня боевого духа и нежелании быстро изменить мое скорбное материальное положение… И принимают мои друзья детства решение идти на промысел без промедления, и решимость у них немеряная, но необходим инструмент, как без него фары тырить? И возникает у ночных героев план – зайти к Коле, у него маман постоянно на даче, и взять плоскогубцы, отвертку и прочее…
Колю этого я видел пару раз, но весьма давно.
Я ехал в лифте и вяло что-то бормотал против всей этой затеи. Уходить домой не хотелось, идти на дело тоже…
У Колиной двери наша банда сгруппировалась, навели трезвые выражения на пьяные лица, как могли, возможно, что Колина мама дома…
Мама была на даче. Дверь открыл Коля. Я его и не сразу узнал. Он был великолепно волосат рыжим хаером, в пиленых джинсах, руки в фенечках, и ваще…
В общем, вы понимаете.
Я попал. Можно сказать, огыгел. И было мне это благо великое от всего этого…
Наша банда была нелепа. Пьяненькие просители плоскогубцев и отверток, кривые с дешевого портвейна и совершенно не уверенные в том, что такое хорошо и что такое плохо. Представители поколения, которое и потерянным-то не назовешь, потому как его никто и не берег, и не терял посему…
Коля пытался мягко выпроводить наше бандформирование за дверь. Ему пришлось выдать орудия будущих преступлений, ибо без них никто уходить не собирался. Он даже и не спросил, куда мы в ночи собрались идти, что за ночные сборы слесарей-любителей. Ему было не до нас, он уже узнал, что такое Внутренняя Монголия и как в нее курить.
Тут из ванной появился достойный персонаж в халате. Мокрый хаер, надменный взгляд. Это был Леша Гриф. Чем-то он с Колей был похож. Не хаером, нет, каким-то внутренним сходством. Может, родня у них общая была во Внутренней Монголии?
Я спросил Колю: «Это твой родственник?» Вопрос, право, глупый. А что мне было делать? Брать отвертку и идти разбойничать? Крутить фары? Как проявить себя по-другому, я не придумал на ходу.
– Мы братья! – величественно обронил Гриф.
Я попытался проникнуться глубиной его слов.
– А ты не ходи никуда, – сказал Гриф. – Оставайся.
Он прогнал еще что-то важное, но я не помню сейчас, что. Вернее, помню, но неточно. А по причине того, что меня заморочил на честности повествования мой друг, архитектор, муму-арерист, поэт и просто хороший человек, я не буду ничего утверждать…
В общем, вы понимаете.
Короче, Гриф меня призвал остаться на флэту, и я с радостью великой остался. Друзья детства, радостно балагуря, вооруженные всякими инструментами, отправились на дело. В процессе выклянчивания воровского инвентаря и прозвучало мое погонялово. Я и не спорил. Оно пришло вместе со мной. А я остался.