Я поехал обратно в Крым, в Москве ловить было не чего и со мной поехало еще несколько достойных людей, всех и не вспомню, некоторые прямо на Красной площади подписывались ехать.
Стив к примеру.
Ехали поездом, самым долгим и самым от этого дешевым. Народу получилось не мало, и часть людей встала там же, в Рабочем уголке, но отдельно. Это было и неплохо, в гости ходили с лагеря в лагерь, но это продолжалось недолго. . .
В этот раз мальчик в тугих трусах не прибегал. Просто поутру пришел мент деревенский, тот, что лишил Спирягина фруктового изобилия, пришел и сказал, что нам всем надо валить срочно, ибо начальство К. Г. Б. Симферополя задумало провести операцию мощную и показать Москве, что они работают тут, не покладая рук, и придумали они на нас досье наикрутейшее, будто мы тут готовим группу для побега в Турцию.
Про акул с вспоротыми брюхами ничего не говорил, но суть была ясна.
Мент сказал, что нам надо валить с его участка, что ему не надо тут всяких диссидентов, получится, что он недоглядел ситуацию.
Может мент врал, хотел толпу нашу спугнуть с своего участка, не понятно сразу было.
Еще он сказал, что мы в целом неплохие, и что он верит в то, что мы его не сдадим, не скажем никому о его добром предупреждении, потому как и он с нами по-доброму поступал.
Сказал и побрел к себе в околоток, а мы думу тяжкую думать стали. И порешили не растусовываясь двинуть по побережью таборами искать место, где нас никто не обидит.
И сделали мы, как и порешили. Собрались и, поклонившись местам уже родным, поехали до следующей остановки морского кораблика.
И только постояли мы пару дней на новом месте, как слухи недобрые до нас долетели, будто по ветру!
В магазине встретили мы цивильных людей, которые видели нас в Уголке, и люди эти, как и мальчик, отнеслись к нам с любовью и сказали, что наутро после нашего исхода приехали очень серьезные дяди в большом количестве и расспрашивали о нас, и что они настроены были очень серьезно.
Мы не стали думать думы долгие и поехали дальше, а потом так и повелось - переезжать через каждые пару дней на одну остановку катера по морю.
А потом мы порешили отправлять разведчика на место предполагаемой будущей стоянки, дабы он все там разузнал, вернулся, рассказал и мы приехали на достойное место, потому как мы попали пару раз совсем не кайфово. При этом мы опять получили информацию от добрых отдыхающих, что на местах наших бывших стоянок появлялись серьезные дяди иногда через пару часов после нашего ухода.
Они, как говорят, висели у нас на хвосте.
В в Малореченском они нас просто не нашли. Они поленились лазить в кустарнике и, будучи в 10 метрах от нас, оставили попытки нас найти.
Пару раз мы возвращались, типа - путали следы, и странно, что такая серьезная контора, как КГБ, не могла нас вычислить и повязать. А может и не хотели они нас догнать? Может их устраивала эта гонка по Крымским кочкам? Просто работу свою делали, зарплату получали и особо не старались нас повязать?
Наверно так и есть. КГБ была достаточно серьезная организация, что б от нее можно было цветастой тусовкой несколько недель бегать по побережью. Надо было бы именно повязать, повязали бы в пару часов, а тут видимо у них свои задачи были, свои коробковые, КГБешные задачки…
И вот пришла моя очередь плыть в разведку. На новом месте я оказался поздно, но надеялся за пару часов облазить территорию и вернуться на последнем кораблике, но волны пришли огроменные, и все кораблики попрятались.
И вот сижу я с котомочкой на пирсе, с хаерком таким спутанным, а море шумит, волнами кидается, и не понятно, когда оно успокоится, и не понятно, где тут трасса, чтоб к друзьям и подругам своим мне добраться, и не ясно, надо ли суетиться, может к утру все утихнет и кораблики повылазиют, как ни в чем не бывало. . .
Пока я лениво так размышлял, ночь черная вся в звездах пришла. И кафешки раскочегарились, и отдыхающие пошли на набережную тратить честно скопленное за год трудов непосильных.
И взялись еще какие-то гопники, которые по дороге на дискотеку пытались до меня докопаться, но как-то лениво, ограничились парой реплик и пошли дальше, но из их мудрых изречений было ясно, что на обратном пути с этой дискотеки они не хотят видеть меня тут категорически, и если я буду тут сидеть, то они меня бросят в море.
Скорее всего, это была просто гопническая шутка, но проверять, так это или не так, не хотелось совсем.
И тут ко мне подошли двое. Он и она, при этом оба мужского пола. То, что это голубые, было видно, к гадалке не ходи! Нарядные они были по американским стандартам. Может, их из-за буржуйского прикида гопники и не трогали. Ну, подходят они ко мне, и помню я, что весьма они оба физически развиты, как в кино. И оба в белых шортах, это тоже хорошо помню. Подходят и говорят, что я с ними должен идти, что они меня впишут, а то тут на набережной ночью меня гопота вообще порвет на лоскуты.
Такие вот дела.
А то, что они голубые, они и не прятали, все это видно без утайки.
Вопрос усложнился. Идти было некуда, а тут такой выбор прекрасный, либо с голубыми найтать, либо гопникам мир и терпимость на набережной проповедовать, либо переть в ночь через кусты и иглицу на поиски трассы.
И тут один из этих двух мне говорит, что они меня не тронут, и что с ними еще одна пара тут живет в большой польской палатке с предбанником. И что пара эта состоит из двух женщин, и что я спокойно перенайтаю у них в предбаннике.
По какой-то причине я успокоился и решил идти к ним. Может присутствие женщин меня успокоило, может, еще что, но я решил, что у них все будет нормально, и мы пошли к ним в кемпинг, где и в правду в большой польской палатке я увидел двух милых дам. Одна была крепкая такая бабища в тренировочном костюме, абсолютно лишенная женского обаяния, но симпатичная просто по-человечески. Звали ее Лохнесс, и имя было ей к лицу такое очень даже.
Вторая была ее противоположностью. Милое такое, истеричное создание. Хрупкое и ранимое, лиричное и пугливое, с немного кукольным личиком. Звали существо Машей.
Дамы напоили меня чаем и разместили в предбаннике палатки, как и обещали парни в белых шортах.
Звали парней одинаково, а как - не помню.
Палатка была разделена на две части то ли от рождения своего, то ли придумкой какой, не помню, но разделена была палатка на мужскую и женскую половину брезентовым пологом, а в предбаннике хранились вещи всякие, консервы и я.
Уснул я быстро, тогда вообще проблем с засыпанием не было вовсе.
Утро пришло ясное, но на море был нешуточный шторм. Меня накормили обалденным завтраком и предложили остаться еще на сутки, потому, как шторм через сутки уж точно стихнет.
Парни в шортах при дневном свете были еще шварцнегерстнее, Лох Нес лохнестнее, а Маша - еще красивее и истеричнее.
Все они работали в Киевском балете. Парни были танцорами, Лох Нес вроде костюмером была, а кем была Маша я не помню. Описывать их отношения я не буду, потому как не в тему тут это будет. Скажу лишь, что отношения их серьезные до нельзя, и у каждой пары есть очень четко вычерченные ролевые правила поведения. И в женской, и в мужской половине палатки был строгий муж и заботливая жена. Все это было одновременно серьезно и комично, но было совсем не смешно!
Но и всерьез при этом воспринималось с трудом.
Порой казалось, что сейчас они засмеются и скажут, что они меня развели, и что они семейные пары, и что их дети остались с бабушками на дачах, и что им просто нравится шутки шутить…
Но вместо этого один из парней рассказал, что у него нет зубов передних всех, потому что его первую любовь в армию загребли и в Афгане погубили и он, как узнал об этом, так сразу в окно и прыгнул. Высота была небольшая, и он выжил, кости срастались долго, а зубы вот не срослись совсем.
И когда он это говорил, было ясно что парень не гонит, да и в окна просто так никто не прыгает.
Так я сутки у них и прожил, и почти постоянно что-то ел, им нравилось меня кормить.
Вечером я вызвался сходить за водой, и со мной пошла Маша. У кранов с водой мы просидели час, а может и больше. Маша была совсем травмированная, на всю свою милую головку. Она заливалась слезами о своей несчастной судьбе, театрально тряслась и закатывала глазки, повествуя о любви к Лох-Нес и нереализованном материнстве. Она и с этой бабищей расстаться не могла, и хотела простого женского счастья. Мужа, детенышей, занавески, котлетки и все прочее. И как ей быть дальше, она не знала.
Я тоже не знал, как ей дальше быть. Я, как мог ее успокаивал всякими дурацкими фразами, типа,-все будет хорошо, или - не переживай все устроится. . .
Я честно не знал как ей помочь, да и сейчас уже с наполовину вылезшей, наполовину седой бородой не знаю.
По дороге к лагерю Маша успокоилась и когда мы шли по такой узенькой тропиночке вдоль какого-то забора, заросшего ежевикой, Маша как-то резко предложила мне заняться любовью, причем немедленно.
Могу честно сказать, что Маша мне очень понравилась. Даже глядя отвлеченно, будто со стороны, она была по- неземному красива.
Правда, маленькая очень, миниатюрная, будто и ненастоящая совсем, куклообразная модель идеальной красоты.
Поцелуешь, и она сломается...
Ее идея была одновременно и заманчива, и безумна по разным причинам. Тут и ежевика, колючками рвущая плоть, и Лох-несс явно уже вышла на тропу ревности, и где-то наверняка, поблизости ищет нас, и явно она опасна будет при встрече.
В общем, увильнул я от плотских утех в объятиях лесбиянки, усомнившейся в правильности выбранного лесбийского пути, и с баклажками водицы мы вернулись в дивное стойбище киевских меньшинств.
Как я и предполагал, мне пришлось держать ответ перед усатой дамой за долгое отсутствие. При этом смешные эти ее парни сидели у костерка и дружелюбно так хихикали, глядя на разъяренную Лох-Несс, которая перла на меня горой и неприличными словами объясняла мне, что она может сделать со мной…
А милая Маша не стала меня защищать. Правда, она сказала Лох-Несс, что та зря на меня наезжает, и удалилась в палатку, и даже если бы усатая Лох-Несс меня повела бы к обрыву с недобрыми намерениями, Маша не поспешила бы мне на помощь…
Но все это было совсем не страшно, но и не весело вовсе, понятно, что все это пустое, но Лох-Несс, сверкая в ночи крымской глазищами и шевеля своими усами, выговаривала мне слова ревности, а я вежливо просил ее не сердиться и понять, что у водопоя была толпа с ведрами, и всем надо было воды, и мы стояли в очереди. Лох-Несс немного пометала молнии, и мы пошли пить чай с ее сожителями педиками, а потом они песни всякие до утра пели потешные. Играли и пели они очень профессионально, и к нашему костерку подтянулись разные люди, соседи по кемпингу, отдыхающие, те, что любят вот так отдыхать, в кемпинге, недалеко от своего автомобиля, кучно, друг у друга на голове понатыкав палатки и расплодив вокруг разноцветные превонючие горы мусора…
Пели они классно, только песни все какие-то были КСПешные, надрывные, про тайгу какую-то, струну одинокую.
Тема струны одинокой и звенящей вообще в этих бардовских песнях часто встречалась! При этом в те времена со струнами не было проблем! Они везде продавались, я хорошо помню. Вот джинсов не было нигде, жвачки не было, от нехватки колбасы народ сплачивался в плотные очереди за оной, тортов киевских не доставало в должном количестве, а струны были! Ну, может, не самые лучшие в мире, но были струны! А тут вот в песнях такая струнная тоска часто встречалась, хоть вой…
Ну, я конечно, выть не стал. Меня все же люди вписали, обогрели, кормили всякими ништяками и не агитировали в свои вовсе. Я просто свалил на берег и там, меж каменюг, волны сел слушать, да и срубился там сном мирным и глубоким, а проснулся с рассветом от холода и побрел дрожа как….
Не знаю как кто, не знаю, кто дрожит сильно…
В общем, побрел я дрожа от холода в лагерь, а там все спят, только костерок притухший струйку дымка в небо тычет и птички уже резко так покрикивают, и цикады трещат уже во всю пасть. Лег я в свой предбанник и уснул. Но, как только я уснул, только провалился я в лапы сна, так сразу вышла Лох-Несс и пошла в кустики, и все это нормально, естественно и обыденно, но, пролезая из палатки наружу, это милое усатое создание больно так наступило мне на ногу и даже не оглянулось!
И не со зла Лох-Несс на меня наступила, а просто спросонья…
Когда она, пожурчав в кустах, пролезала обратно, я ножки поджал на всякий случай, а она, сонная такая, страшная в сонности своей, сказала так басом сонным: -Привет, волосатый-полосаты, - и хихикнув, исчезла в женской половине палатки…
Такая вот женщина.
Поутру я поехал на катере к своим. Море утихло и стало очень милым. Парни меня провожали, и напоследок один мне сказал, что между хиппи и ими, меньшинствами этими, есть много общего. И тех, и других гопники и менты не любят, и у тех, и у других проблемы с социальной адаптацией. Я не стал говорить, что хиппи не очень то и стремятся к этой социальной адаптации, даже напротив получается…
Еще он мне сказал, что у них много сторонников в высших кругах. И в правительстве есть ихние, и везде, а хиппи в результате истребят поголовно, потому как нет у них соратников вверху. Спорить и тут было не о чем, и кораблик поплыл по морю, а на пустынном пирсе остались две фигурки в шортах. Помахали ручками кораблику и пошли к кемпингу, а кораблик поплыл своей дорогой.
Если у корабликов есть дорога…