Залесский Лев Борисович: Мой путь

Часть 6

В Горьком (это называлось «в городе») и у дяди Миши мы теперь получили возможность бывать хоть по два раза в месяц. Жена Миши работала бухгалтером в центральном кинотеатре «Палас», так что туда мы ходили бесплатно.

Мама интенсивно переписывалась с московскими, минскими, рижскими, вильнюсскими, новосибирскими и другими родственниками.

Ира и мама Сарра Турецкие. Томск, 1967 год.В Томске в результате военной эвакуации оказалась её двоюродная сестра Сарра Турецкая с дочкой Ирой на год моложе меня. Абрам – муж Сары – был мобилизован, остался жив, но к семье не вернулся. Сарра, не имевшая профессии и очень больная с очень слабым ребёнком, бедствовала в деревянном бараке без удобств, с печным отоплением.

Я играл в школьной футбольной команде – главным образом, вратарём; бег никогда не вызывал у меня энтузиазма. Очень приятно было купаться в Кудьме – там были участки высокого обрывистого берега и глубоких омутов, были мелкие плёсы, в общем, на любой вкус. Там я увлекался плаванием под водой и проныривал реку поперёк. Самым близким другом в те времена был Коля Капитонов, с которым в 80-е годы мы оказались случайно соседями в Кузнечихе.

О ПИОНЕРЛАГЕРЕ. По профсоюзным, в частности, детским делам военные организации были приписаны к самой богатой фирме – тресту «СтройГАЗ», т.е. к автозаводу. Один из его пионерлагерей располагался около старинного села Оранки в 40 км от Горького в южном направлении. Сюда мама и добыла путёвку летом 1951 г. Асфальтовой дороги к Оранкам не было, но в этом был свой плюс – автомобилей мы почти не видели. Нас везли сначала на поезде до станции Шониха арзамасского направления, а потом – большой (6 км) пеший поход до лагеря.

Вокруг лагеря леса, много земляники, небольшая речушка в километре от территории. Игры, походы, хорошее питание. Ходили в Оранки. Старинный монастырь 17 века в 30-е годы был концлагерем, во время Войны – лагерем для пленных немцев высокого ранга, в мои «пионерские» годы – колонией для несовершеннолетних. Сложился кружок моих друзей – Витя Харламов с Автозавода и Исаак Руббах, сын стекольщика.

ШАГ В СТОРОНУ и вперёд. После школы Харламов учился на истфаке Горьковского университета. Он приглашал меня к себе на знаменательные даты. Его мама была заведующей столовой, а папа работал на Автозаводе. С Виктором в одной группе учились будущие местные светила телевидения и литературы – Валерий Шамшурин, Александр Цирульников, Юрий Адрианов. Пройдя через учительство, Виктор стал директором Областного архива, содействовал мне в сборе информации для диссертации.

Руббах жил с отцом и матерью на Маяковке – исторической улице вдоль берега Волги. У них была комната в доме коридорного типа с общей кухней. Я бывал там в школьные и институтские годы. Очень простая и приветливая еврейская семья. Папа – стекольщик, мама – домашняя хозяйка. Когда я поступил на силикатный факультет, и отец Исаака спросил меня, кем я буду, я ответил «стекольщиком». Это его вполне удовлетворило. Позже Исаак (он на один год моложе меня) окончил электрофак, работал в том же НИИ, что и я, а сейчас живёт южнее, в 4 часах лёту.

14 июня 1951 умер в Ленинграде Оскар.

Но надо было думать о продолжении моей учёбы (напоминаю: Б. Борисовская школа была семилетней), другими словами, о новом переезде. Наверно, опять Миша нашёл ещё одну стройку – теперь в 30 км от города на северо-запад, в Балахнинском районе. Около посёлка Лукино и одноименной станции сооружалось резервное нефтехранилище. Но кроме резервуаров и подъездных путей построено было только одно здание – конторы, где мама получила место начальника планового отдела. Жить предстояло в частном доме, в посёлке. Для мамы путь на работу составлял 1 км, а вот мне…

Школы в Лукино не было. Десятилетка была в Большом Козино – в 8 – 9 км от нашего дома. Утром можно было воспользоваться рабочим поездом, который свозил жителей Балахны и других населённых пунктов этого направления на Сормовский завод. Но для этого надо было встать в 5 – 6 часов, пройти 1,5 км до станции, штурмом влезть в вагон (а иногда ехать на подножке) и в Козино пройти 1 км от станции. При этом я оказывался в школе за час до начала занятий. Путь обратно проходил пешком вдоль железной дороги. Иногда при сильном морозе или проливном дожде ждал вечернего поезда в направлении на Лукино, в хорошую погоду иногда импровизировал, выбирая путь по незнакомым местам. Книги и тетради носил в полевой сумке с ремнём на правом плече. Видимо, поэтому правое плечо у меня ниже.

Ноябрьские праздники с мамой опять провели в Москве. А Белла как раз в этом году окончила университет.

Школа (7-я в моей жизни) располагалась в большом двухэтажном здании. Классы по обеим сторонам длинного коридора второго этажа. На первом была квартира директора Василия Максимовича Колемасова, который вёл физику.

В моем классе учились ребята не только из Лукино, но из расположенного ближе Малого Козино и из большого посёлка на окраине Горького – Высоково (кстати, там дом Чкалова, и ребята были с фамилией Чкалов). Ребята, живущие в самом Козино, учились в параллельном классе. Поскольку и возраст, и уровень соучеников были более высокими, чем раньше, мама решила меня приодеть, и мы купили фланелевый чёрный лыжный костюм. Брюки от него до сих пор я иногда ношу в деревне. Мой наряд с учётом ежедневных походов в разную погоду дополнили рабочие (самые дешёвые, но прочные) ботинки.

Почему-то здесь были отмечены мои ораторские способности и много раз по какому-нибудь торжественному случаю школа выстраивалась по обе стороны вдоль длинного коридора, а я произносил стихотворение Маяковского или Есенина, рассказывал про Тунгусский метеорит.

Учитель русского языка в 8 – 9 классах Иван Иванович, географии – Иосиф Моисеевич Митерев. Своим профессионализмом и человечностью запомнились Руфима Макаровна, Евдокия Елисеевна Жерлицына; в 10 классе учительница литературы Эльза Михайловна Панова (впоследствии – Гудиленкова), Баранова Лидия Николаевна, а также учительница химии. С Эльзой Михайловной я потом общался в Горьком. Она (похоже, 1931 года рождения) появилась, когда мы учились в 10-м классе, по-видимому, сразу по окончании Пединститута. Живая, тёплая, с энтузиазмом. Позже она вернулась в Горький, вышла замуж за Гудиленкова (не знаю, что было раньше – замужество или уход из школы), который был председателем обкома профсоюза работников культуры. В Горьком Эльза Михайловна работала замдиректора по научной работе в историко-краеведческом музее, затем до пенсии (1986) – директором музея М. Горького. Точно знаю, что у неё был сын.

Природа вокруг Лукино предоставляла самые разные возможности, особенно летом.

С юго-западной стороны начинался обширный сосновый лес до Московского шоссе. В километре от опушки было озерко Прорва, будто бы очень глубокое, по которому по воле ветров плавал поросший травой и мелким лесом островок. А в 10 км начинались карьеры и канавы старых торфоразработок, за которыми или среди которых большие озёра Боровское и Костичево. Торф в 30-е – 40-е гг. шёл в качестве топлива на Балахнинскую ГРЭС – одну из первых крупных советских электростанций. Спустя 5 лет (и позже) я водил сюда с ночёвкой свою туристскую группу.

В четырёх километрах на северо-восток была Волга с песчаным берегом. Здесь было удобно купаться, я делал заплыв через фарватер до бакена.

В 10 км на северо-запад по шоссе можно было доехать до Балахны, где кроме старинных построек и магазинов привлекало Тёплое озеро – место слива воды охлаждения ГРЭС. Здесь мы купались до ноября. Доезжал на велосипеде до Горьковской ГЭС – это почти 40 км от Лукино через Балахну, Правдинск, Заволжье. Впервые видел такое внушительное рукотворное сооружение.

Как в Высоково преобладают Чкаловы, так в Лукино через дом живут многочисленные Волковы и Рысевы. И среди моих соучеников были таковые. Больше других сошёлся с Виктором Волковым. Природный недостаток – горб – сказался на характере. Он был контактным, уравновешенным, любознательным, вдумчивым. «Был» потому, что рано умер, не дожив и до пятидесяти. А Рая Рысева была в числе лучших учениц школы.

В Горький, а чаще в Сормово, ездили теперь регулярно. Миша 16 февраля 1952 оставил работу в Промбанке. После этого до выхода на пенсию работал бухгалтером на учебно-опытном металлургическом заводике Политехнического института.

Удивительно, но когда мамина контора построила капитальный дом в пристанционном посёлке, маме удалось добиться, чтобы нас поселили в квартиру, предназначенную под клуб. Правда, мы занимали только одну комнату. Правда, там же была библиотека. Правда, по вечерам туда сходились строители, курили, матерились, следили, играли. Но был туалет, вода, тепло.

Эта среда и компании, собиравшиеся около общежития, оставили след не только в памяти, но и на моей физиономии. Однажды, когда я вернулся из поездки на велосипеде, подошли два явно пьяных молодых рабочих и «попросили» велосипед покататься. Реакция на мой отказ была предсказуема: стали вырывать велосипед. Я, со своей стороны, рванул на себя. В этот момент третий из этой компании сзади ударил по моему носу. Увидев, что хлынула кровь, все трое убежали. Медсестра, жившая рядом, оказала первую помощь. А шрам и горбинка остались.

У меня была густая чёрная трудно управляемая шевелюра. Сейчас в это трудно поверить. Но если доберусь до фотокарточек того времени, они подтвердят. Каждую весну я стригся в Б.Козино наголо. Там же я впервые сам обратился к стоматологу; до этого я понятия не имел, как выглядит оборудование для лечения зубов. Правда, этому оборудованию было далеко до того, что я увидел позже в Швейцарии, но врач была внимательна и профессиональна.

После восьмого класса я второй раз попал в тот же пионерский лагерь около Оранок, в котором впервые был в 1951, когда мы жили в ОСУ-636, но мне поставили условие – быть председателем совета дружины. Роль в значительной степени другая – контактов с вожатыми и взрослыми сотрудниками больше, чем с ребятами. Забот больше, отдыха меньше. Но справился.

Не без чёрных полосок. Спал-то я в общем большом зале. Для ясности надо добавить, что Автозаводский район, из которого в основном и были ребята, – самый криминальный в городе. Наверно, это можно объяснить происхождением его жителей. Когда СССР купил у Форда лицензию на автомобиль, на месте теперешнего завода (точнее, совокупности десятков предприятий) и района не было ничего, кроме болот и перелесков. А через несколько лет, с пуском производства, население Горького увеличилось в 2 раза.

Так вот, в моём старшем отряде сформировалась группа, которая решила показать, в чьих руках фактически лагерь. Узнав об этом, мы с моим ближайшим приятелем Виктором Харламовым последнюю ночь провели, гуляя по окрестностям. Так что всё кончилось благополучно.

Я с отцом. Подмосковье, 1953 год.После девятого класса летом было два неординарных события.

Первое – самостоятельная поездка в Москву к отцу.

Вторая – пребывание в молодёжном лагере для старшеклассников.

Отец снимал в это время комнату в Ново-Гиреево. Жил, видимо, очень бедно. Зарплата корректора всегда была скромной. Оплата жилья не была лёгкой. По-моему, к этому времени он платил на меня алименты. Тем не менее, он поездил и походил со мной по Москве и сделал два подарка: книгу о геологической истории Земли, которую он корректировал, и свои ручные часы, которые я носил потом 30 лет и подарил сыну.

И другое событие последнего школьного лета – лагерь на Узоле. Узола – лесная сплавная река в Городецком районе, впадающая в Волгу. К этому времени сплав был прекращён, но брошенных брёвен было немало. Довольно чистая, неторопливая. Купаться в ней приятно. По берегам – прекрасный смешанный лес. Когда в Горьком функционировала спецшкола ВВС, у неё здесь был летний лагерь. Школа закрылась, несколько сезонов лагерь пустовал, но в 1953 году его возродили. Отдыхающие жили в палатках, контингент взрослых и программа занятий - минимальные. Сформировались группировки по месту жительства, месту учёбы. Неприсоединившиеся подвергались притеснениям. Я услышал, что висит в воздухе проблема связи с почтой, которая находилась в с. Смольки в 6 км от лагеря и вызвался ходить туда ежедневно. Таким образом, первую половину дня я мог легально отсутствовать в лагере и делать то, что хочу. Определённой отдушиной было присутствие в лагере Ани Пратусевич – дочери маминых друзей ещё по Белоруссии. Она, правда, была после I курса университета, но заведомо доброжелательный и интересный человек.

Меня в это время нельзя было считать общительным. Я не обособлялся искусственно, но редко участвовал в массовых мероприятиях. Например, физически затруднительно было бы попасть на школьный вечер – что: второй раз ехать или идти в Козино? Поэтому танцы были совершенно чуждым для меня явлением (честно говоря, и до сих пор), поэтому я не был на выпускном вечере.