Залесский Лев Борисович: Мой путь

Часть 7

1954 – окончание школы. Опять смена места жительства, новые мытарства. Мама нашла работу в конторе строительного управления на ул. Ижорской на окраине Горького. Жильё нашли в частном доме на ул. Вишнёвой – маленькая комнатка за лёгкой перегородкой. До маминой работы – 1 км, до нетронутой природы – 5 минут ходу.

Пошли определяться с местом моей учёбы. Начали с Политехнического института (им и закончили). До него около 3 км, можно половину проехать на трамвае. Посмотрели список факультетов и специальностей. Честно говоря, чёткой предустановки не было. Не было и уверенности в качестве подготовки Козинской школы и предыдущих шести школ.

Что такое радиофак, корфак, химфак, электрофак – более-менее понятно. А вот силикатный? Поскольку он на первом этаже, начнём с него. На двери табличка «Кафедра технологии силикатов. Заведующий профессор Дертев». За дверью большой зал с лабораторными столами. За обычным письменным – молодая женщина Людмила Петровна Воронкова, старший лаборант кафедры. Наверно, скучно ей было одной. Поэтому охотно и приветливо рассказала, что такое силикаты, и чем предстоит заниматься выпускникам. В двух словах главное: силикаты – основа всего материального мира. Земля – силикатная, потому что SiO2 (для филологов: си о два) – основная часть грунта и многих минералов. Стекло – силикатное. Кирпич и керамика – силикатные. Цемент и бетон – силикатные. Преподаватели-учёные спецдисциплин кафедры Кульметев, Санин, Соколенко – профессионалы высокого класса.

На другие факультеты мы не пошли. Выбор был сделан в пользу силикатного.

Оставалось сдать вступительные экзамены. Готовился я к ним на природе, которая начиналась рядом с Вишнёвой улицей. Сейчас там многоэтажные микрорайоны, а в 1954 – луга, кустарник и овраги с чистой речушкой на дне. Из звуков – только пение птиц. Чуть не кончился драмой вступительный экзамен по химии. Что такое хлорная известь, я вспомнить не мог. Выручила сидевшая за следующей партой абитуриентка Грачёва. В итоге я получил проходной балл и студенческий билет. Первого сентября начались занятия. Оказалось, что силикатчиков три группы по 25 человек. Лекции мы слушали всем потоком, практика была по группам. Очень сильное впечатление оставили математик Миролюбов, химик Худякова (жена Дертева), преподаватель Основ марксизма-ленинизма Василий Фёдорович Васяев, начертательной геометрии Михаил Семёнович Букштейн. И хотя по его предмету мои успехи были не блестящи, с ним сложились настолько тёплые отношения, что я был приглашён к нему домой, где познакомился с двумя его симпатичными дочками.

Но в конце сентября, когда основательно похолодало, мы поехали в один из северных районов убирать картошку. Десять парней, в числе которых был и я, жили в избе, где нас и кормили. Приятного мало, но духом не падали.

Когда вернулись к занятиям, я от избытка сил и потребности «всё и сразу» записался в оркестр народных инструментов, альпсекцию и секцию туризма. Два года я играл в оркестре на балалайке, и это при том, что ещё в Биробиджане бесславно два месяца промучил скрипку, пока преподаватели и я не убедились в бесперспективности этой затеи. Наверно, моё участие в репетициях и даже концертах в Политехе держалось на гуманизме руководителя – Михаила Яковлевича Шницера (умер 1 декабря 1987).

При всём том чувствовал себя закомплексованным, некоммуникабельным. Для преодоления этого недостатка решил попробовать ходить на вечера отдыха в коллектив, где меня почти никто не знает: в университет, где училась Аня Пратусевич. Она и её подруга Лора Соловьёва даже учили меня танцевать. Признаюсь: толку из этого вышло мало.

У Миши с Бертой. 1960 год.Теперь чаще бывали у Миши и Берты. У них в это время (и до конца обучения в ГГУ, хотя это трудно представить себе при том, что площадь их комнаты – 12 м2) жил Гриша Жислин из Владимира, который учился на физмате университета (ГГУ). Кроме математики, его пристрастием была то ли скрипка, то ли балалайка. Во времена, когда пишется этот текст, Григорий Моисеевич – выдающийся учёный, преподаватель ННГУ (математическая физика, линейная алгебра и теория групп), доктор физматнаук.

Кроме него, в этом доме бывали две сестры Берты, перебравшиеся в Горький из Мерке (Казахстан), куда они попали в годы войны – Гита (младшая) и Матля. У Гиты была дочь Белла Швейцер на год-два моложе меня. Гиты и Матли давно нет. Белла замужем за Ефимом Маргулисом, у них есть дочь Марина и внучка Настя.

Чтобы не упустить главного: первый курс окончил благополучно, со стипендией.

Альпсекцией руководил профессор Алферьев из Водного института, мастер спорта, довольно жёсткий тренер. Мы бегали по тропам и целине и «ходили» вверх и вниз по почти вертикальной снежной стене Откоса, прыгали с разбега вниз на склоне.

В турсекции самой видной фигурой был могучий старшекурсник с радиофака Юра Зотов. Выходы с ним в пригородные леса были подготовкой к летнему походу по Керженцу – красивой, чистой, местами загадочной реке, впадающей в Волгу. Леса по её берегам были густые и труднопроходимые, чем в историческом прошлом воспользовались староверы, бежавшие сюда из городов. В 1955 староверы нам на глаза не попадались, зато на реке основательно трудились сплавщики, спускавшие по течению брёвна (преимущественно сосновые) и готовые шпалы. Как раз от посёлка, где изготавливались эти шпалы, мы и начали поход. Планировалось соорудить из шпал плот и плыть на нём вниз. Оказалось, что план и реальность сильно не совпадают, ибо на поворотах и в теснинах на реке были многочисленные заторы. Мы либо разбирали, расталкивали их, либо разбирали и вновь собирали плот. Это было в июле, было тепло, работа в воде не тяготила, если бы не бесконечные задержки. Так что с середины пути мы пошли по берегу ногами. Запомнилось изобилие земляники местами и комаров 20 часов в сутки. Всего состава группы не помню, но из коллег по учебному потоку вспоминаются Слава Калугин, Наташа Муравьева, Оля Яганова и Боря Фондымакин.

Но мне этого было мало, и я купил ещё путёвку на плановый (то есть с профессиональ-ным инструктором) поход по Южному Уралу. Он начинался с турбазы Долгие Мосты на Ильменском озере в окрестностях Миасса. Из переписки мамы с Иосифом было известно, что на турбазе на другом берегу озера в это время находится Белла.

Белла. 1953 год.Когда я спросил работника «своей» турбазы, где находится турбаза «Ильмень-озеро», он небрежно махнул рукой: «Да вот». Там, по ту сторону, действительно виднелись строения и причал для лодок. Вроде бы, недалеко; доплыву. Разделся, вошёл в воду и поплыл. Минут через десять понял, что и не близко: на глаз другой берег не приблизился. Через 15 минут что-то стало царапать ноги. Я немало испугался: подо мной были сплошные заросли водорослей, чуть не доходившие до поверхности. Поплыл на спине. Плыл долго. Когда водоросли кончились, посмотрел вперёд. Берег и причал приблизились. Всплыла другая мысль: как я в одних мокрых трусах буду ходить по территории и искать Беллу, ведь имён туристов могут и не знать.

Рассмотрел, что на одной из лодок у причала женщина моет в озере голову. За метровым занавесом чёрных волос определить возраст и другие признаки было затруднительно, но направился к ней. Видимо, она услышала плеск воды, подняла голову, стало видно лицо и, более того, именно то, что мне и было нужно. Она работала в это время преподавателем немецкого языка в Политехническом институте Каунаса и была довольна и семьей Дани, в которой жила, и городом, и своим литературным творчеством. Оттуда она посылала свои переводы с литовского в «Литературку». В августе 1958 она вернулась в Москву. Что вызывало тревогу родителей – это пустота на личном фронте, в то время как Саша был давно женат, а к этому времени его жена Катя уже родила Льва.

От Анны о втором сыне Саши: «С Вадиком крайне редко - он парень сложный, как известно, еле научился говорить, замкнут на музыке и кроме нее как-то ничего не умеет и не понимает. Зато он взял на себя функцию хранителя семейной памяти - нарисовал родословное древо и так далее. Телефон их в Москве как был - 3757409, я опять же при своей кочевой жизни звоню им, может быть, в два года раз (позор мне). Тетя Рая, наверное, совсем старенькая уже, кроме нее у него, насколько я знаю, никого нет (помню, что его безуспешно пытались женить на "хорошей девушке", раньше и не таких женили, а теперь, получается, даже у "хорошей" не проканал)».

Интересно вспомнить как Белла оказалась в Литве. Она окончил МГУ в суровые годы, когда выпускников, независимо от заслуг, направляли в школы. Белле досталась школа где-то в Забайкалье. Тогда в этот вопрос включился племянник её мамы Раи Даня Тодесас, имевший большой вес в Литве, на тот момент главный архитектор Каунаса. По запросу Литвы направление Беллы было изменено в пользу «братской республики». Так Белла оказалась в семье Дани, а шефство над ней было возложено на дочь Дани Ренату.

Путешествие Беллы по Южному Уралу было не единственным её походом. В 1954 году она была в Карелии, а в июне 1958 – в Северной Осетии где-то в системе Казбека.

Обратно я шёл по береговой тропинке ногами. Путь длиннее, довольно неприятный для босых ног, но земная твердь всё-таки привычнее.

Походом, в котором я участвовал, командовал москвич Марк Финкельштейн. Атмосфера в группе была приемлемая, погода в районе – хорошая, природа – великолепная. Запомнились голубые от черники вершины невысоких гор, многокилометровые малинники, которые, несмотря на окрики Марка, тормозили движение, панорама с горы Таганай, прозрачные озёра Зюраткуль и Тургояк, музей Златоуста. И, особенно после Керженца, полное отсутствие комаров. Тогда в голову не приходило, что это могло быть вызвано атомным центром «Маяк» на озере Карачай.

В конце лета мама одержала совсем невероятную победу: нам выделили комнату в деревянном двухэтажном доме по адресу Ижорская, 28. Во всю длину 2-го этажа тянулся коридор, в одном конце которого была её контора, а в другом – наша комната. Центральное отопление и кран холодной воды. Туалет многоместный во дворе. У нас бытовал слоган «Выскочим и ляжем» – это поход во двор перед сном.

Мама увлеклась новым делом – училась на курсах кройки и шитья в Доме офицеров, которыми руководила очень яркая женщина из артистического сословия – Софья Ефимовна Высоцкая (скончалась в 2013 году на 94-м году жизни). И шила кое-что себе и знакомым.

Учёба на втором курсе была не труднее, чем на первом. Правда, началась она с поездки «на картошку» в Михальчиково – более благополучную, чем в прошлом году, ибо сейчас это был сентябрь, и довольно тёплый.

Самой яркой фигурой на втором курсе был преподаватель физической химии профессор Шалва Давидович Заалишвили. Колоритная внешность – невысокий, с животиком, с отвисающей влажной нижней губой и большим неравнодушием к студентам женского пола – сочеталась в нём с фанатичной любовью к своей науке. Математический аппарат, которым он оперировал, большинству был совершенно не по зубам, а о количестве «двоек» на его экзамене ходили легенды. Настолько, что он неоднократно прорабатывался на парткоме и у директора, но не уступал. Забегая вперёд, скажу, что вскоре после нашего выпуска его таки выжали, и он перебрался в Арзамасский педагогический.

А я принял огонь на себя, или устроил «встречный пал», как делают огнеборцы. Пытаясь реализовать свою маниловскую мечту о научной работе, я попросился к нему в Научное студенческое общество. Охотников идти именно к нему было мало, он мне обрадовался и загрузил работой с головой. В основном моя деятельность сводилась к переводу с немецкого и чешского давних работ, посвящённых не принятой и забытой теории. Из этих переводов мы с ним слепили статью и мою отличную оценку.

Я в 1956 году. Линда.Кстати, о немецком. Изучение его начиналось с общения с военнопленными в Семёнове. Потом вторая половина 5-го класса и Виль в Сосновке. Но думаю, что неожиданно большую роль сыграли бандероли от Иосифа. Для Беллы в годы её учёбы в МГУ выписывалась газета «Tägliche Rundschau» - прекрасная по полиграфии и по содержанию. Эту газету целыми пачками Иосиф высылал нам на протяжении нескольких лет. В Политехе повезло с преподавателем немецкого. Это была Ирэна Львовна Будницкая, имевшая практический опыт службы в качестве переводчика во время обороны Ленинграда. Так что через 2 года после окончания института я на «отлично» сдал кандидатский экзамен по немецкому, а когда я впервые в 1998 оказался в Германии, я неплохо общался с принимающей стороной и на улице.

Лето 1956 было в режиме труд-отдых.

Берта (домашнее имя – «Бебуся»), работавшая в системе культуры, получила путёвку на Чёрное море в дом отдыха РАБИС (расшифровывается как «работников искусств»). Ехать туда ей по возрасту было тяжело, и она готова была отдать путёвку кому угодно, хоть мне. Но наш семейный бюджет надорвался бы. Поэтому я пошёл в студенческий стройотряд – тянуть линию электропередач в глухую деревню за Волгой. Мы сначала прорубали в лесу просеку, потом копали ямы под столбы. Это был тяжёлый труд, но, поскольку с плёткой над тобой никто не стоял, перенапряжения не было.

И другой вариант заработка: одну смену я проработал вожатым в пионерлагере пароходства в затоне им. Жданова. Мне дали первый – старший – отряд. Чем я завоевал их расположение и доверие: походы на Оку купаться и – в конце смены – большой поход по окрестностям с ночёвкой в палатках. Стипендия плюс эти деньги, плюс то, что могла «наскрести» мама из своей зарплаты экономиста, позволили не только купить билет (в общий вагон), но и там, на побережье, выйти за ограду дома отдыха.

Зато сколько удовольствий сразу я получил потом! Я до ошаления плавал, до дыр продирался по зарослям в горах, до сытости наедался и т.п. Съездил на экскурсию в Сочи. И всё впервые сам, без поводыря, контроля и обязательной компании.

Имел место и романтический компонент, стоивший мне бурных внутренних мук и переживаний, ничем не выданных внешне. Позже, взрослым умом, я понял, что был в полушаге от успеха. А тогда я начал осознавать, что по подобной «дичи» я охотник – никакой.

По дороге побывал у московских родственников – там всегда было суперинтересно и тепло.

Осенью опять была «картошка». Правда, в хорошую погоду и не так далеко от Горького. К этому времени поток перекроили. На силикатном факультете осталась одна группа 54-ТС-1 (моя). Остальным был предложен выбор: металлургический или химический факультет. Но в колхозе мы были вместе.

С началом учебного года мне, как опытному туристу, предложили пойти в школу инструкторов. Предчувствуя родственное окружение и интересные занятия, я согласился. Первое подтвердилось – слушатели были контактные и по душе. Второе – не в полной мере, но неожиданный положительный результат сложился. На стене в классе, где шли занятия, висела большая физическая карта СССР. В одну из перемен кто-то подошёл к ней и показал: вот здесь проходил Сибиряковский тракт из Европы в Азию. На Восток везли хлеб, соль, порох, спички, водку, а на Запад – шкурки, шкуры, оленину и прочую дичь. Мы с Наташей Муравьёвой (тоже из Политеха) переговорили потом и решили порыться в литературе в поисках деталей. Я взял на себя проработку подъезда к начальной точке – посёлку Саранпауль, как выяснилось в процессе разработки, и выезда с конечной – посёлка Усть-Щугор.

Сегодня в Интернете можно прочитать: В конце XIX века вдоль Щугора проходил Сибиряковский тракт (Щугорский волок) — дорога от Печоры к Оби, проложенная промышленником Сибиряковым для вывоза сибирского хлеба.

Наташа, как имеющая опыт более сложных походов, готовила «нитку» (подробную проработку маршрута), график, продукты. Потом моя миссия называлась «замполит». Пришлось поднять справочники, написать десятки писем, оценить стоимость и продолжительность подъездов, подготовить сопроводительные письма от горьковских организаций.

Но главным оставалась учёба. На III курсе начались профильные занятия на кафедре силикатов, а я вдобавок к этому делал там же кое-какую «науку». Самое общее руководство было за Дертевым, более конкретное – за аспирантом Борисовым, обеспечение – за Воронковой. Я варил легкоплавкие стёкла и изучал их свойства. Соответственно первая производственная практика после III курса планировалась на Стеклозаводе на левом берегу Волги близ города Бор.