Канунников Юрий Фёдорович: Воспоминания и дневники

Артек

Вскоре после экзаменов за 5 класс (кстати, мне «повезло», я сдавал экзамены начиная со 2-го класса, а в 5-м, помнится, их было семь!) я был вызван директором школы, который объявил, что решением педсовета и райОНО мне выделена путевка в Артек!

Тогда я обрадовался, но не удивился, считая, что все справедливо — круглый отличник, активный пионер, старшина авиамодельного кружка, первый в школе значкист (как тогда называли имеющих несколько оборонных значков), вроде бы вполне заслуживал такой награды.

Много позже я узнал истину. Одна путевка на весь район и город должна была достаться кому угодно, но не мне, «сыну врага народа». (Правда, «врага» уже выпущенного из лагеря, но куда-то скрывшегося!)

Мое утверждение в качестве кандидата на поездку в Артек было не чем иным, как своеобразной «фрондой» моих учителей и знакомых моих учителей. Как оказалось, и на педсовете школы долго ломались копья, прежде чем большинство учителей проголосовало именно за меня, а не за других кандидатов из числа городской номенклатуры.

Оказывается, мои учителя сделали все от них зависящее, чтобы склонить учителей других школ и состав инспекторов райОНО к однозначному решению. Это была самая настоящая война в среде учителей за то, чтобы «утереть нос» номенклатуре и руководству райОНО. Как видно, в те времена подобное было еще возможно, чуть позже уже нет.

Старшая пионервожатая нашей школы отвезла меня в Оренбург, где собрали «артековцев» со всей области. Областная пионерская газета «Сталинские внучата» посвятила нам страницу. Должен сказать, поскольку газету я прилагаю, что я заметку не писал, а был бегло опрошен в редакции, а текст был сочинен и разукрашен работниками редакции, хотя факты использованы из моих ответов.

Из Оренбурга группу пионеров, всего 5 человек, повезли в Москву, где поместили в «эвакоприемник» на Зубовской площади (как я узнал позже, это было общежитие Академии им. Фрунзе, слушатели которой уехали в отпуска).

«Газета «Сталинские внучата» посвятила нам страницу...»

В Москве мы прожили дня 2—3. Катали на метро, водили на экскурсии на Красную Площадь, в мавзолей, в музеи, по вечерам показывали кино.

Из Москвы в Симферополь ехало несколько вагонов «артековцев» под надзором бдительных и суетливых сопровождающих дам, которые из кожи лезли, чтобы нас занять и не растерять.

В дороге я познакомился с несколькими москвичами, с которыми оказался в одном отряде.

От Симферополя ехали в больших открытых автобусах, но почему-то через Севастополь и Байдарские ворота, причем при спуске «7 километров — 70 поворотов» большая часть пионеров закачалась, чему, видимо, способствовал обед, устроенный нам в ресторане, который в то время размещался в церкви, и ныне украшающей спуск от Байдарских ворот. Дорога, конечно же, была старая, причем даже ýже, чем сейчас, и не асфальтированная, а мощеная.

Впечатлений от дороги через Симеиз, Алупку, Мисхор, Ялту было, конечно, масса, и мы все, приехав к концу дня в Артек, были еле живы от всех перегрузок.

После бани и переодевания в артековскую форму мы буквально повалились с ног. Смутно помню, что мы прожили дня 3 в карантине, но где и как — выветрилось из сознания.

В карантине нас разбили по отрядам. Всего было 9 отрядов. Первый — «пионер-комcомольский» 16—18 лет, совсем взрослые парни и девушки, многие были дома пионервожатыми. Я оказался, в основном по росту, во втором отряде 14—16 лет, мне в 1937 г. было 13. Дальше младше, и в 9-м отряде были фактически октябрята после 1—2 класса.

Вожатые были тоже из разных мест, но их собрали раньше, и они прошли курсы и инструктаж.

В нашем отряде вожатой была веселая и очень подвижная толстушка Лида (звали по имени и на ты).

В тот год Артек состоял всего из 3-х лагерей. Нижний, Верхний и Суук-Су.

Я попал в основной Нижний лагерь, позже мы неоднократно были в других лагерях на спортивных и самодеятельных встречах и экскурсиях.

От старого Артека сейчас осталась только «костровая площадка» — бетонные скамьи амфитеатром со стороны берега и ряд кипарисов на самом берегу моря.

Жили в деревянных корпусах, сделанных по форме больших брезентовых палаток. Корпуса были выкрашены в белый и голубой цвет и стояли на тех самых местах, где в 1925 году стояли первые брезентовые палатки лагеря.

Скоро я убедился, что активных пионеров-отличников среди артековцев — меньше всего. Уже тогда большинство составляли дети всяких знаменитостей, начальства и «знаменитые дети».

В тот год было награждено орденами несколько детей — пионерского возраста.

Орденом Ленина — Мамлакат Нахангова (узбечка), за то, что первой стала собирать хлопок двумя руками, повесив мешок для хлопка на шею. Этот способ увеличил производительность труда сборщиков. До этого хлопок собирали одной рукой, держа мешок в другой.

На самом берегу моря стоял большой щит на ножках, на щите в красках был изображен Сталин с Мамлакат на руках (этот снимок обошел все газеты и журналы).

Орденом Трудового Красного знамени был награжден осетин, мальчик Барасби Хамчоков, вырастивший скакуна из жеребенка. Орденами Знак Почета (только что учрежденным) была награждена группа ребят-телятников (вроде 5 человек).

Все эти знаменитости были в лагере при мне, в других отрядах.

Был сынок командующего Черноморским флотом Кожанова, сын Валерия Чкалова — Игорь (он был младше меня, но половина его 6-го отряда жила во втором корпусе-палатке вместе с нашим 2-м отрядом. Любопытно, что этот самый Игорь Чкалов, буквально в первые дни пребывания в лагере, стащил у меня значки, отвинтив их от куртки. На другой день он был разоблачен, но наказания не понес, хотя другой воришка был с треском изгнан из лагеря в то же самое время).

Еще вспоминаю сына академика Карпинского — Людвига, дочь артиста Москвина и т. д. и т. п.

В нашем отряде тоже были менее знаменитые дети, например, сын полярного летчика Фариха, сын работника ЦК Шаблиевский. (Позже мы переписывались. Судя по адресу, он жил во 2-м доме правительства по Фрунзенской набережной, дом 2. Кстати, помнится, из этого дома была добрая половина пионеров-москвичей).

В 1937 г. в Суук-Су, теперь там, по-моему, лагерь «Лазурный», жили испанские дети и несколько человек из других стран, в частности из Германии.

В нашем лагере был один испанец, Висенте-горнист, он жил в Артеке постоянно и вполне хорошо говорил по-русски.

Кроме спальных палат, в Нижнем лагере было за костровой площадкой здание читальни, библиотеки и «живого уголка» с аквариумами и клетками с животными. Я ходил туда только в библиотеку. Книга была у меня постоянно (за поясом). Особенно с интересом я прочитал в те дни «Аэлиту», «Гиперболоид инженера Гарина» и «Ибикус — голый череп» — А. Толстого.

Отдельно на берегу была лодочная и спасательная станция, недалеко от нее — домик администрации, где жил старший пионервожатый Лева, и санчасти, где принимал «Доктор Айболит» Коган, кстати, его сын, будущий знаменитый виолончелист, был в 1-м отряде «пионером». Он большую часть времени пилил на своем инструменте.

Однажды, в средине смены, этот вундеркинд начал тонуть во время купания и был спасен мальчиком — сыном лодочника, не помню, как его звали. Коган-старший купил мальчику путевку, и он оказался в нашем отряде.

Говорили, что путевка в Артек стоила в то время 1500 рублей, деньги по тем временам большие, мама получала 350 рублей. После этого случая в 1—2 отрядах были созданы группы «спасателей» из числа лучших пловцов. В отличие от прочих пионеров, ходивших в белых панамах, «спасатели» ходили в матерчатых шапочках для пловцов. Я был в числе спасателей, на одном из артековских снимков это запечатлено.

По деревянной лестнице следовало подниматься к столовой с открытой верандой и зданию ДТС (детской технической станции). В этом же районе были физкультурные снаряды и волейбольные площадки.

Сейчас вся большая территория Артека «окультурена», все занято, ухожено и обустроено, а в то время мы делали сами для себя «отрядное место», вырубая подлесок и кустарник, перепутанный лианами и поутелью. На «отрядном месте», где были поставлены самодельные стол и скамьи, мы проводили отрядные собрания, «тихие» игры, громкие чтения и вообще это было наше место.

Все отряды делали себе «отрядное место», был даже проведен конкурс отрядных мест с призами (помнится, съедобными). Вообще конкурсы и соревнования проводились по самым различным поводам, обязательно с призами.

Непосредственно в лагере, не считая дороги и карантина, мы провели 42 дня! Могу сказать, что ничего подобного я никогда ранее не испытывал! Впечатления огромные!

Питание было изысканным. Многие блюда и лакомства я пробовал впервые. Море, Крым ранее я тоже знал по картинкам. Нас окружали заботливые и приветливые люди, буквально жившие с нами одной жизнью без следов какой бы то ни было казенщины. Все время было занято то общими, то отрядными мероприятиями. Наша развеселая вожатая Лида, казалось, ни минуты не занималась своими делами, а главное, была неистощима на выдумки всяких занятных дел и инициатив.

Проводились общелагерные мероприятия. Такие, как военная игра, к которой готовились и проводили дня два. Поход на гору Аю-Даг с ночевкой и встречей рассвета с вершины горы. Экскурсии в Севастополь (Панорама, Малахов и военные корабли). Экскурсия в Никитский ботанический сад (тоже на целый день с сухим пайком вместо обеда). Экскурсия в Ялту. Маскарад, к которому тоже готовились задолго и увлеченно. Отрядом проводили туристические походы в Гурзуф, Партенит (ныне Фрунзенское), седло Аю-Дага, к Мертвой долине, к Горному озеру. Посещения Горного лагеря (тогда он назывался Верхний), Суук-Су. Фестивали (спорт и самодеятельность). Катание на лошадях (верхом) и пони, катание на катере вдоль побережья до Мисхора и до Алушты. Катание на шлюпках (до Ай-Даларов, до грота Пушкина, до носа Аю-Дага).

Этот перечень и выполнение повседневного распорядка дня лагеря, занятия физкультурой, особенно волейболом, ежедневные купания — занимали все время, скучать было просто некогда и невозможно. Читал урывками.

В Артеке нам разрешали собирать гербарии, даже в ботаническом саду. Желающие (в том числе и я) оформляли его на листах и в папках.

Собирали коллекцию минералов, для которой сами делали ячеистые коробки под стеклом.

Кроме того, сами препарировали и оформляли крабов, морских коньков, рыб-игл, различные раковины и т. п. Все эти коллекции я передал школе по возвращении в Бузулук. Сдал я и все летние нормы БГТО, получив в Артеке зачетную карточку с указанием нормативов и моих спортивных результатов.

Уже в школе в конце четверти мне торжественно вручили значок БГТО, кстати, первый в школе, это был мой 4-й оборонный значок, и в этом же году я в авиамодельном кружке получил значок ЮАС (юный авиастроитель), 5-й по счету.

Из Артека уезжали с грустью, но уже после долгого отсутствия хотелось домой! Обратный путь был аналогичным с той разницей, что возвращались хорошо организованные, загорелые и дисциплинированные ребята, умевшие себя обслуживать, дежурить, петь артековские песни, и не доставлявшие больших хлопот сопровождающим до Москвы и от Москвы до Оренбурга. Я вышел из поезда раньше, т. к. Бузулук ближе к Москве.

Артек в моей жизни имеет большое значение. Я очень повзрослел, окреп, приобрел тягу к спорту, много узнал. Я получил практику пребывания в коллективе, а главное — я воочию убедился, что в нашей стране (конечно, самой-самой) царит порядок и справедливость!

Меня не смущало то, что я перенес в связи с арестом отца, и то, что я сам видел в Темлаге. Я был уверен — это ошибка. Меня не насторожило и то, что в Артеке из соседнего отряда исчез пионер Кожанов (позже я узнал, что в это время был арестован его отец — командующий Черноморским флотом, флагман флота 2-го ранга). Когда все-таки доходили слухи о репрессиях и беззакониях (слухи, за которые преследовали, а потому слухов было немного), они вызывали однозначную реакцию: «очередная ошибка», или произвол местного начальства, или, наконец, «естественное проявление классовой борьбы», ведь мы «первая и единственная страна победившего социализма, кругом враги и внешние, и внутренние» — всё понятно. Именно такое понимание окружающего и внедрялось всеми мерами идеологического воздействия (печать, радио, постоянные политинформации и систематическая политучеба). Даже когда я чувствовал и ясно оценивал, что чувство меры в повседневной «идеологической работе» нарушается и она становится явно назойливой, я объяснял себе, что это от неумелых исполнителей или «в расчете на дурака». Сомнений же в справедливости, законности и незыблемости окружающего строя у меня не возникало.

Следующий учебный год (в 6-м классе) дал массу примеров очевидной вспышки репрессий, но меня они не колебали в убежденности. Я сопоставил окружающие факты с событиями в стране — значительно позже.