Звали ее Екатерина Евграфовна Парнох, урожденная Лазарева-Станищева. Мать ее Ольга Робертовна, урожденная Брандт, была полудатчанка, Евграф же Васильевич, отец — полуполяк. В семье было пятеро детей: Екатерина, Юрий, Сергей, Виктор и Мария. Мария родилась поздно, старшие дети были уже большие.
Юрий и Сергей погибли молодыми. Мария с дочерьми в Керчи, надо бы связаться, но боязно: мама с ними круто расплевалась.
Виктор же по слухам осел в Париже, 50 лет назад вроде водил там такси, связи не было по объективным причинам. Так что можно поискать в столице мира Лазаревых-Станищевых, вполне могут быть.
Прадед был техник, служил на заводе, а вот на каком, и специальность — об этом у нас с бабушкой речь не заходила. Бабушка родилась в 1899 году, в Обояни, но выросла в Енакиеве, то есть — Донбасс.
На заводе были гудки, по которым прадеда встречала очередная охотничья собака. Жили в одноэтажном доме, по-моему — казенном, у детей были няньки, которых прабабка все время выдавала замуж, и была еще одна приходящая прислуга.
Прадед был большой и тощий, а прабабка — мелкая. Он был великий аккуратист, она же — не очень. Он был совершенный молчун, она же — весьма активная дама. Когда мальчишки стали подрастать, именно она добилась, что их приняли в гимназию на казенный кошт, ходила по начальству и трясла мужниной дворянской грамотой. Потому что таковая правда имела место быть, и сказано там было «вышед из Сербии муж честен Лазарь Станищ». Вероятно, русский вариант сербского «Станич». Прадед был страстный охотник и собачник, при этом не пил ни капли, за праздничными столами ему наливали воду.
Собак, как правило — сук, он брал очень маленькими и дрессировал по-русски, безо всяких этих «фу» и «апорт», только терпением и лаской. Однажды ему пришлось ударить собачку буквально пальцем, — достала. Так она легла, отворотясь к стене, и перестала есть. Что делать, — просил прощения. Простила.
Из раннего бабушкиного детства: младшенький Витенька проглотил пуговицу. Старшие торжественно усаживают его на горшок, устраиваются вокруг на корточках и, всхлипывая, ждут, когда же подлая пуговица покинет бедного ребенка.
Или: через забор живут французы. Младший, Анришка, сидит верхом на этом заборе, а в руках у него длиннющий батон.
Еще: в каком-то журнальчике мальчишки, страстные футболисты, вычитали объявление: «Тому, кто пришлет в редакцию на рубль марок, будет выслана инструкция, как носить обувь вдвое дольше». Ну, парни насобирали-таки эти марки и послали, так как очень актуальной была проблема. Приходит им в ответ: «Чтобы носить обувь вдвое дольше, нужно делать шагов вдвое меньше».
Так что Остап Бендер родился у Адама гораздо раньше Каина. А то мы всё — времена, времена...
Вообще, Катенька огромной косой лупила противника почем зря, росла-то с мальчишками... Но — брюшной, сыпной, возвратный и паратиф — и до конца жизни бабушка носит прическу «Петер», как у Франчески Гааль в одноименном фильме. Когда случился последний из этих тифов — не знаю, но я знакома только с короткостриженной бабушкой.
Над своим дворянством прадед посмеивался. А вот как было отчество Василия Лазарева-Станищева — не знаю, грешница. Он был офицер, и был послан в Варшаву, разумеется, в числе войск, для подавления последнего польского восстания.
Ну, делать это он вроде того что отказался, и пошел по этапу в Сибирь в сопровождении юной и прекрасной панны Снарской, Эвелины Игнатьевны. В Сибири он умер, и жена вернулась в родовое имение Снарских под Харьковом с маленьким Евграфом.
Имение это вроде бы перешло к ней после брата. Она управляла им железной рукой, там былa молочная ферма. Кроме того, она прекрасно и со страстью готовила. Моя бабушка поправляла у своей бабушки расстроенное в столицах здоровье.
Вырастивши Евграфа до студенческой скамьи, пани Эвелина выходит замуж за соседа по имению, на двадцать лет моложе себя, и рожает ему еще трех или четырех детей.
Бабушка рассказывала о безумно красивой, до идиотизма набожной и сверхленивой тете Ксении, у которой был прекрасный голос, ей предлагали Италию, но она поленилась. Ее окружал выводок кошек, и это была ее единственная страсть.
Был еще дядя Виля. Этот никак не мог поступить в университет, и каждый год его, вусмерть пьяного, кучер привозил после экзамена домой со словами «барин снова не сдержали». Была еще одна тетка из этого выводка, у которой были близнецы, девочки.
На старшую невестку, Ольгу, деда Коля полагал глаз, поэтому бабушкины родители «на Лану» (так называлось поместье Снарских) не бывали, а бывали только дети. Как была новая фамилия прапрабабки Эвелины, я не знаю. Но волосы у нее были до полу до глубокой старости.
Она говаривала вполголоса: «Иди в дупу носом побираться просом». Или еще такое выражение: «То не штука — забичь крука, а то штука бардзо свежа — голэм дупом забичь ежа». No comments.
Роберт же Брандт (отец Ольги Робертовны) работал, подобно многим иностранным инженерам, все на том же Донбассе. Он осел, обрусел и женился на Екатерине, которая была, как тогда говорили, «из татар».
Говорили о каком-то двоюродном родстве с Крузенштернами, но гораздо позже я узнала, что отец Ивана Крузенштерна был и вовсе немец Крузе, женатый на эстонке. Тут призадумаешься.
Бабушку назвали в честь ее «татароватой» бабушки. Это, вероятно, и послужило причиной того, что Катенька из голодранного семейства «захудалого дворянина» удостоилась «приличной семьи» и частной гимназии. Может быть, на это и был первоначальный расчет: Ольге Робертовне лучше знать свою матушку, — поступила она дальновидно. Да и какие претензии к прекрасному русскому имени!
Бабка с внучкой была очень строга: «выйди и зайди еще раз», «встань, когда заходит старшая дама» и проч. Деда, Роберта Брандта, тогда, верно, уже не было в живых, т. к. он в московской жизни не упоминается.
По словам бабушки, семья Брандтов, когда они еще жили на Донбассе, описана у Куприна в «Молохе». Там они называются «Зиненки». Ольга Робертовна — та, что «с рыбьими глазами». Ну, великий писатель весьма погорячился, так как его там не праздновали. Барышня, за которой он пытался ухаживать, очень счастливо вышла замуж за своего Збышевского.
Насчет глаз прабабки — не могу ничего сказать: когда мы были знакомы, ей было лет 85. Она была темная и сморщенная, как черносливина, но веселая и в полном уме. Бабушка очень любила именно теток с материнской стороны, она помнила их веселыми красавицами.
Одна из них обрушивалась за рояль и пела такой текст:
Все меня оставили,
Я одна сижу!
Клизму мне поставили,
Никак не схожу...
Итак, бабушка поступила в Московскую частную гимназию, где преподаватели звали ее — госпожа Лазарева-Станищева, и особенно любил ее священник, который говорил «отроковица». Она частенько выручала одноклассниц, отвлекая батюшку всякими вопросами, что давало возможность девицам подзубрить.
Это одна из ее одноклассниц говорила «кенгура — это мешочное животное» и «я так остюпефечена».
Она же на пари могла кинуться на шею незнакомому студенту с воплем: «Сережа, наконец-то!», и потом: «Ах, простите, вы так похожи на моего брата...»
А вот как ее звали — не помню.
Катенька пела, как в гимназическом, так и в городском хоре. Потом ей говорили, что голос был оперный, но испорченный «домашним пением». Мне же всегда было говорено «не уходи дальше моего голоса», это значило — квартала три добрых. Контральто. Старая графиня на языке оригинала.
В те времена в московских гимназиях, и женских и мужских, было заведено какое-то общество взаимовыручки. Вот так-то и выпало нашей Катеньке писать сочинение юному балбесу Игореше Ильинскому. Он имел среди народа прозвище Уопа Пальмерстон и учился с большим скрипом. Сочинение, конечно, было написано, но не в коня корм: Игореша переписал его с такими ошибками, что получил тройку, и был очень на бабушку обижен. Кто бы знал, что буквально через несколько лет начнется карьера огромного советского актера Игоря Ильинского.
Форма в бабушкиной гимназии была темно-зеленой, из предписанного материала и предписанного фасона. Барышни, закончившие восьмой класс, получали специальность «учительница народной школы».
Бабушка закончила восьмой класс и некоторое время работала в этой самой народной школе, где ученики звали ее Катерина Географовна.
Меж тем как время-то 17—18 год...
К 23 году, вернее даже — 22-му, произошли следующие события, но поскольку именно о них никто не распространялся, а так только обмолвками, то обопремся на логику вещей.
Бабушка вышла замуж, родила сына (он не выжил), не поехала с мужем за границу, хоть он и махал пистолетом, заболела чахоткой, была отпаиваема на Лану у бабушки Эвелины молоком от черной коровы, к ней пригласили врача, это и был мой дед.
Могло быть, что сначала замуж, потом муж едет на Дон, она рожает, теряет ребенка, тут он возвращается с риском за ней, а она в понятном ступоре, а он в понятном негодовании. Кстати, его звали Сергей.
А могло быть и по-другому: он мог собраться за границу прямо из Москвы: был такой момент, когда выпускали, вот и Аксенов пишет... Рожать и заболеть бабушка могла уже без него.
Но возможен и еще один вариант. Одну из своих фотографий дед подписал «Матери моих детей». Так что...
Кстати, это, с нашей точки зрения идиотическое, упрямство в ответ на столь здравое предложение, тем более подкрепленное такими отчаянными аргументами, являлось предметом особой бабушкиной гордости. То ли она так гордилась тем, что не испугалась пистолета, то ли тем, что вообще осталась.
Думаю, что бедняга Сергей избрал неверный путь убеждения или очень спешил, а то быть бы нам французами. Эх!
На сцене появляется дед, Константин Рафаилович Парнох.