В Танхое наши жилые бараки стояли на берегу Байкала, метрах в 150 от кромки воды. В крайнем к озеру бараке помещались камбуз и столовая. От барака к Байкалу вела тропинка, не крутая, но и не пологая.
Камбузу ежедневно и постоянно требовалась вода. Тут я дожжен сложить оду байкальской воде! Удивительно вкусная была байкальская вода! Вкус совершенно особый, очень приятный, хотелось пить и пить. К тому же вода из Байкала была еще «мягкая», в чем мы быстро убедились в бане.
Когда мы приехали и устроились, воду на камбуз носили ведрами, на берегу были небольшие мостки, причем с доставкой воды справлялись выделяемые поочередно из разных курсантских рот рабочие по камбузу.
Вскоре однако Байкал замерз и доставка воды осложнилась. Следовало каждый раз прорубать прорубь и в течение нескольких дней транспортировка воды ведрами - - превратили весь склон от озера до камбуза в каток!
Здесь началась водовозная эпопея. Рабочие по камбузу уже не справлялись, т.к. работа стала непосильно тяжелой и требовала сноровки. На арену выступили курсанты первых взводов отделения артиллеристов и связи, более того - возникла конкуренция. Попасть, практически на всю ночь, в водовозы почиталось за великую удачу – дело в том, что после доставки воды водовозов кормили! Что там могло остаться после ужина у всегда голодных курсантов?! Конечно же, чтобы не остаться без воды, а ее нужно много: и для приготовления пищи на день, и на чай к каждой еде, и на мытье камбузного инвентаря и посуды. Дежурный по камбузу из мичманов (старшин – сверхсрочников училища, были вынуждены оставлять для «водовозов»…
В первых взводах, а тогда роты формировались по росту, были самые рослые и не слабые парни. Помню, в нашем взводе рост был от 190 до 174, причем рост 174 имели Золкин Коля и Цветков. Они вечно сорились между собой – кому стоять на шкентеле (последний в строю).
По вопросу доставки воды у нас был авторитет и начальство – Витя Усанов («Горьковский хлополо», как его назвал однажды наш инструктор сигнального дела мичман Токарев, великий знаток сигналопроизводства и семафора, милейший человек. Кстати, участник знаменитого перехода ЛК «Парижская коммуна» и КР «Профинтерн» с Балтики на Черное море в 1929 – 30 гг Полюбил и знал сигнальное дело я благодаря Токареву) Наш Витя роста хорошо за 180, соответствующего веса. Аппетит имел феноменальный, видим о это и толкнуло его ради «прикорма» на руководство доставкой воды.
По возвращению с самоподготовки Витя шел к дежурному по камбузу и, если он был в добрых отношениях (т.е.дежурил мичман нашего отдела) и его не опережал «главный водовоз» из других отделов, то получал монополию на текущую ночь.
Кого взять в команду, выбирал Витя сам, т.е. даже избранным перепадало участвовать не в каждом случае.
Работа начиналась уже после отбоя, заранее ничего известно не было. И вот уже заснув на нарах, чувствуешь подергивание за ногу – сна как не бывало, одеваешься как тревоге и вот шестерка зевающих избранников собирается у стола дневального, что стоял у выходной двери из барака.
Воду возили в двух бочках, укрепленных на полозьях. Черпали из проруби ведрами. Пока вода была близко, было легче зачерпнуть ведром, стоя на льду, затем перелить воду в бочку. Однако с течением времени лед становился все толще и толще. Требовалось уже черпать, стоя на льду на коленях, дальше больше – прорубь (которую следовало каждый раз обновить) ушла глубоко вниз. Одному приходилось спускаться в ледяную яму вокруг проруби, черпать и подавать ведро на лед.
Здесь следует уточнить, что если днем шел снег и мело, то яма была вровень со льдом заметена и ее следовало предварительно раскопать, а потом уже пробивать надежно замерзшую прорубь. Далее по ночам на Байкале в январе – феврале вроде бы меньше - 30 град.и не было, а вот - 50 было, это точно, а следовательно ведро немедленно обмерзало, становилось тяжелее и вмещало воды меньше. Вода при подаче ведра на весь собственный рост плескалась и попадала куда угодно, в том числе на лицо и за шиворот.
Худо – бедно бочки почти полны. Все шестеро осторожно тащат сани по обледеневшему склону вверх к камбузу и, если все благополучно, то воду ведрами же вычерпывают и переливают в котлы и бочки уже внутри камбуза.
Довольно быстро от двух бочек пришлось отказаться. Известно, что в бочке двести литров, т.е.сани с двумя бочками – это почти пол-тонны. Тащить такой груз вверх по склону, скользкому как каток, да еще обмерзших санях даже вшестером – очень тяжело. Скорее это просто задача непосильная, учитывая, что рейсов следовало сделать несколько.
Нередко с середины склона сани срывались, а иногда и падали, уж в лучшем случае не разлитые уезжали вниз на лёд. Тогда толкание, чаще всего с обоих боков, а сами буквально ползком из-за скользкого склона и обмерзших сапог – продолжалось.
Со временем появились усовершенствованная технология, когда предварительно тропа на склоне нарубалась ломом или киркой (с пожарного щита) заранее, и первые рейсы проходили быстрее.
Вот сколько делали рейсов – не помню. Много. К концу работы уставали до предела. В обмерзших ватниках и сапогах вваливались в подсобку и получали бачок еды. Какой? Какая была. Одно время на гарнир всё училище получало саго , чаще холодные куски пшенной или манной каши А несколько дней на гарнир ко «второму» шел неочищенный овес, в те дни и мы, водовозы, получали полный бачок холодного же неочищенного овса. Иногда перепадала гуща от борща, но всегда холодное.
Съедали, конечно, все без остатка. Иногда оставалось еще время до подъема провалиться на час – полтора в черноту без грез и сновидений.