Авсиян Лев Осипович: Про мою маму

Мама и близкие люди

Как бы кто из нас не надувал щёки, когда дело доходит до тайны жизни, до тайны мироздания, авторитетов нет. Чудо, заключённое в факте нашего существования, мы перестаём во всей пронзительности осознавать просто оттого, что оно ежедневно повторяется. Лишь с дистанции времён озаряют вдруг нас изредка вспышки прояснений – по поводу того, чем были для нас ушедшие близкие люди…

Давно-давно слышал я от мамы сладкие, непонятные слова: “Сыночка, радость моя, а нешýмэ”. Я подозреваю, что это лишь для меня слово “нешýмэ” было загадкой. Мама же произносила его совершенно осознанно – на иврите оно означает “душа” (нешамá). Авторитетные источники, ссылаясь, в свою очередь, на мудрецов (хахамим), трактуют, что каждый человек получает в момент зачатия свою персональную душу. Но это суждение, как и все наши суждения, − в значительной мере, абстракция. Я, всё же, думаю, что мама говорила то, что чувствовала, а чувства её в таком случае не могли подвести – и, если она говорила мне “душа моя”, это не было фигурой речи, − напротив, мудрецам следовало бы уточнить концепцию прихода души к человеку, добавив, что она прямо связана с теми, кто участвует в продолжении жизни…

Вот, даже когда я в двадцать девять лет проходил на Кавказе подготовку на третий разряд по альпинизму, мамуля мне писала:

В то же самое время её сердце волновалось и о другом сыне – моём брате Саше, и о племяннице Ире, и о моей бабушке Жене (маминой маме). Притом всегда в нём оставалось место и для других близких людей. Вот ещё строчки из того же письма:

И опять, ко мне мамуля обращалась:

2011-03-18