Я думаю, что бабушка научила меня читать и, наверное, считать. По крайней мере, в шесть лет я с этим легко справлялся, что, впрочем, было тогда редкостью. Преимущественно дети начинали учиться чтению и счету только в школе. За год до школы родители всё-таки отдали меня в детский сад. После бабушкиного усиленного питания, её куриных бульончиков и пр. я и без того не был истощён, а тут, вообще, началась немыслимая жизнь – обедал я два раза в день: в обычное время − в детском саду, и ещё раз, вечером, с папой и мамой.
Тут приходится признать, что родительская любовь и сверх-предосторожности в отношении здоровья детей, способны затмить соображения здравого смысла. Так что и бабушка, и моя родная мама, имеющая к тому же отличное медицинское образование, изнежили меня до того, что на рентгене в семь лет у меня определяли ожирение сердца, а в первом классе в первой четверти я пропустил по болезни из-за простуд больше половины учебных дней. Папа тоже, кстати, не был сторонником закаливания как залога здоровья. Он тоже считал, что лучше потеплей одеваться и поменьше бегать, чтобы не вспотеть и не простудиться. Только дедушка, который получил понятия о физической подготовке ещё в царской армии, всегда снимал с меня на улице кашне, а потом мама и папа ругали его за то, что он “простудил ребёнка”. Вообще, дедушка культивировал другие ценности − быть сильным, бесстрашным. Думаю, он не преувеличивал, рассказывая, что в своей деревне “мог побить каждого”. Помня об этом, я тоже старался держать подобную планку в своём классе. Каждый день на перемене я выяснял отношения с одним очень скользким типом, который ещё и занимался гимнастикой в спортивной школе. Лишь к девятому классу пришлось нам прервать эту традицию, поскольку раз в запальчивости я выбил ему зуб, и классная руководительница, покойная учительница английского языка Нина Васильевна, внушила нам, что мы уже такие большие, что можем поубивать друг друга, и пора уже привыкать аргументировать словом…
А что касается здорового образа жизни, мне очень повезло, что, когда было мне лет десять, в нашем дворе поселился мальчик, у которого папа был военный. Он смог привить сыну правильные представления о дисциплине и мужественности. Однажды этот мальчик предложил другим мальчикам нашего двора выйти в 7 часов в ближайшее утро на зарядку и пробежать десять кругов вокруг дома (всего выходило 2 км). Никто не захотел казаться слабаком, все вышли в 7 утра и побежали. Я сошёл с дистанции − со страшной одышкой, − не пробежав и круга. Моей бедной маме кто-то из соседей сообщил, что сын её сидит, прислонившись к стене дома, и чуть не умирает. Мама в ужасе прибежала и застала меня ещё не отдышавшимся, должно быть, в очень жалком виде. Она сильно ругала меня, объясняя, что нельзя сразу, без подготовки, бежать десять кругов: к нагрузкам надо привыкать постепенно! Я не возражал, поскольку совсем обмяк. Но на другое утро решил пробежать потихонечку две трети круга, а в следующее утро – три четверти. В общем, послушался маму. Вся дворовая компания мало-помалу растеряла энтузиазм, и остались всего двое, кто был в состоянии пробежать все десять кругов. Как ни странно, через два месяца в этот клуб подтянулся и я, воспламенившись идеей, что вода камень точит и что, руководствуясь принципом постепенности, можно освоить любые навыки. С этим я связывал мечту стать неуязвимым для морозов, – оставляя на себе каждую зиму на одну одёжку меньше. Так, где-то на протяжении лет пяти, между пятым и девятым классом, я довёл себя до того, что зимой, в 15-градусный мороз, выходил на улицу в одной рубашке. И опять бедная моя мама в слезах догоняла меня с пиджачком в руках, умоляя одеть хотя бы этот пиджачок. В таком возрасте дети имеют очень независимые суждения и меньше всего принимают во внимание мамины слёзы. Правда и то, что когда лет в четырнадцать я стал заниматься астрономией и однажды собрался на ночные наблюдения метеоров, мамуля встала в дверях, распростёрши руки, и сказала: “Только через мой труп”. Я нисколько не принял близко к сердцу её патетику. Держа в голове заранее сформированный план, я проскользнул под её рукой и был таков. К сожалению, и в зрелом возрасте, уезжая надолго заниматься альпинизмом и горным туризмом, маму я оставлял наедине с её страхами – как бы я не провалился в трещину, не упал со скалы и всё в таком роде. Совершенно искренне я говорил ей: “Мама, что со мной может случиться?” Действительно, Б-г миловал, всегда обходилось. Мне казалось, что и мама уже к этому привыкла – она не удерживала меня от поездок у горы, но всегда давала с собой специальный набор медикаментов от редких инфекций с подробным описанием их картины. Правда, рекомендация была – немедленная доставка в больничное учреждение сан. авиацией (скажем, в случае прободения язвы или при ботулизме). В общем, хоть и смирилась мама с тем, что меня не отговорить от походов, но волноваться не переставала. Она мне прямо так и говорила: “Если с тобой что-нибудь случится, ты же понимаешь, я тоже жить не смогу – я наложу на себя руки!”. Когда я возвращался из гор, отец пересказывал, как ночами она не давал ему заснуть, будоража всякими фантазиями о том, что бы ещё могло со мной приключиться. Мобильной связи тогда не было, и сообщить о том, что я жив-здоров, можно было лишь, добравшись до какого-нибудь райцентра, где на почте был междугородный телефон или телеграф.
2011-01-24