Группа, в которой я учился, была скорее совокупностью талантливых индивидуалистов, а вовсе не клубом, где у всех душа нараспашку. Дружили по двое-по трое, − с другими одногруппниками близко сходиться не стремились. Я немного дружил с приехавшим из Белоруссии Сашей Жигуном (он и устроил меня на своё место кочегаром, а один раз, в спортивном лагере на Карельском перешейке, пытался даже научить есть сырую картошку). Среди ленинградцев, я заглядывал иногда к Ире Кисиной, которая жила в самом центральном месте – у арки Генерального штаба (через которую, как принято считать, революционные солдаты и матросы в семнадцатом году рвались штурмовать Зимний). Однажды, выглядывая с подружкой из окна на улицу, Ира увидала и окликнула меня. Я зашёл − с тех пор и узнал к ней дорогу. Ирин папа, военно-морской офицер, всё порывался сообщить мне адрес своего друга, живущего в Симферополе, у которого была дочка на выданье. Я, хоть прямо не возражал, но мысленно отвергал саму идею столь неуместного сравнения… Доверительные отношения у меня были с ещё одним ленинградцем Фимой Стерниным. Он вёл себя не очень публично. Зато добирался до института каждое утро не в метро, а бегом – тратя на это час. Лишь по окончании института мы с Фимой сдружились по-настоящему – я бывал у него дома, имел счастье познакомиться и с его отцом, таким же поджарым, как Фима, и с его молодой женой. В один из моих приездов в Ленинград Фима сделал мне подарок, с которого я долго ещё сдувал пылинки, − магнитную ленту для ЕС ЭВМ, на которой были и стихи Высоцкого, и сочинения Булгакова, и фантастика братьев Стругацких, а также всякие стишки и поэмишки, приписываемые Баркову. Ещё с той магнитной ленты можно было распечатывать плакаты – хоть с портретом Эйнштейна, хоть с Микки-Маусом, хоть с безымянной натурщицей. На занятиях по гимнастике и на военной кафедре я часто оказывался в компании с Фимой Соминым – он иногда удивлялся, почему я так долго раскачиваюсь, − вместо того, чтобы немедленно приступать к заданию. Однажды я встретил его в читальном зале иностранной литературы в Публичной библиотеке. Мне понадобилась книга на английском языке для выполнения курсовой работы, и, обложившись словарями, я мучительно переводил нужную главу. А вот Фима почти не заглядывал в словарь, хоть, вроде, и учили нас одинаково. Большинство моих одногруппников теперь в Америке. У всех достойная работа, подобающая образованию. Но, всё же, немногие стали профессорами, авторами научных и технологических направлений. Вот Фиму Сомина, благодаря широте интересов и целеустремлённости, вполне можно отнести к этому тонкому слою. Пожалуй, самые впечатляющие достижения у Александра Берсона, с которым я совсем мало общался, разве что здоровался. Получив диплом, он остался работать на кафедре, и в один из приездов, я встретил его в институте. Теперь он тоже живёт в Америке и является признанным экспертом по технологиям хранения, обработки и защиты данных, − его нарасхват переманивали на ведущие должности солидные компании. На четвёртом курсе к нам перешёл с радиотехнического факультета Владимир Парфёнов. Он близко не сходился ни с кем, хоть и не казался замкнутым. Просто бережливость в отношении времени доходила у него до степени цинизма. Он и теперь продолжает работать в институте, который мы окончили, и имеет заслуженную славу человека, подготовившего не одну студенческую команду программистов, которые занимали места не ниже третьего – а часто первое − на всемирных межуниверситетских олимпиадах.
2011-02-19