Когда я пошёл в первый класс, оказалось, что хоть читать и считать я умел, да вот о том, как писать, знал не больше, чем все. Сначала именно писать буквы мне не очень давалось. Вот тогда, помню, мама моя и сидела со мной неотрывно, пока не добилась, что у меня стало получаться.
В детстве мама с папой решили, что надо меня и музыке учить. По крайней мере, музыкальность культивировалась в семье отца. Сам он, хоть игре на фортепиано учился всего год, решил всё же, что меня надо бы выучить по-настоящему. Когда я пошёл в третий класс обычной школы, папа договорился со своей старой знакомая Розалией Наумовной Ляхович, которая преподавала тогда в музыкальном училище, а жила от нас через дорогу. Розалия Наумовна сама стала приходить к нам домой два раза в неделю и занималась со мной по часу. Она потребовала, чтобы во время занятий никто не сидел над душой. Так что маме, хоть и было интересно, но присутствовать на занятиях ей не разрешалось. Подогретая запретностью плода, мама решила не только подержать руку на пульсе – пока я осваивал ноты, гаммы, упражнения и разучивал простенькие пьесы, – но и самой поучиться музыке экстерном. Месяца через два после начала занятий, как-то раз, она решила удивить Розалию Наумовну – села за пианино и сыграла ей “Китайскую песенку”. К сожалению, продолжать дальше с той же интенсивностью мама не могла. Тот успех был её высшим достижением в фортепианном искусстве. Тем не менее, природная музыкальность была ей свойственна. Мама рассказывала, что студенткой мединститута участвовала в танцевальном ансамбле, который получил даже премию за исполнение “Молдованески” на областном конкурсе вузовских коллективов. Выходя на прогулки вечером с папой, я помню, мама напевала с ним песни, которые воспринимались, как очень неформальные: “Темная ночь, ты, любимая, знаю, не спишь, и у детской кроватки тайком ты слезу утираешь…”, “Мне в холодной землянке тепло, а до смерти четыре шага…”, “Пой гармоника вьюге назло…”. Это всё кусочки из одной песни. А любили они с папой петь ещё про какого-то Сашу: “Саша, ты помнишь наши встречи? – в приморском парке, на берегу”. Ещё была в мамином репертуаре любимая песня, из которой я помню только припев: “Первый, второй и третий, четвёртый пятый и шестой”. Ну, и уж совсем с нежными моими временами связано, как мама пела мне колыбельную: “Спи, моя радость, усни… В доме погасли огни…” А утром я любил забираться в мамину кровать с никелированными шариками и гладить ей руку. Маме очень нравилось…
На концерты ансамбля песни и пляски Черноморского флота, в котором пел муж папиной двоюродной сестры, тёти Иды Цейтлиной, Аркадий Ставропольский, папа и мама брали, конечно же, и меня. Аркадий обладал столь густым басом, что даже по радио, когда передавали песни в исполнении ансамбля, сквозь хор мужественных флотских голосов его голос всегда выделялся. И пляски флотские мне очень нравились, – в которых лихие моряки совершали пируэты на 720 градусов. И песни были очень разные, включая очень близкие детскому слуху: неподражаемое трио солистов душевно исполняло: “Спи, мой бэби, хороший, милый бэби”. При этом все трое раскачивали в руках и заглядывали в глаза воображаемому бэби. После концертов Аркадий с тётей Идой приходили к нам в гости, и Аркадий иногда что-нибудь машинально напевал за столом. Помню, раз я попросил его ещё спеть. Он удивился: “Разве ж это я пел? Я ж мурлыкал”. Так что музыки в доме у нас было в достатке.
Когда родился Саша, где-то в возрасте месяцев шести он подхватил “воспаление среднего уха”. По ночам он не мог заснуть, плакал, и, чтобы его успокоить, однажды папе пришло в голову поставить пластинку с хитом 1954-го года, песней из индийского кинофильма “Бродяга”. Припев на русском языке (в исполнении Рашида Бейбутова) звучал “Бродяга я! А-а-а-а! Бродяга я!”. Как ни странно, при звуках этой песни Саша затихал, прислушивался, а вскоре начал подпевать: “А-га-га-га!”. С тех пор, спустя годы и десятилетия, проигрыватель у нас в семье принято было называть не иначе, как “а-га-га”. А Саша, когда подрос, оказался очень способным в музыке. Правда, проучившись два года в музыкальной школе, он вынужден был уйти в академический отпуск – по рекомендации врачей. Когда спустя год зашёл вопрос о восстановлении в музыкальной школе, Саша ответил, что, пожалуй, нет, и мама с папой его пожалели. Потом он уже чистым самоучкой добирал и в игре на фортепиано, и даже научился в двенадцать лет играть на гитаре. Правда, репертуар его был не классический, зато популярность среди старших детей неоспоримой. Со временем Саша удостоился даже неслабого звания лауреата Грушинского фестиваля авторской песни − именно как исполнитель…
2011-01-24