Лучше ещё вспомню что-нибудь хорошее – про то, как, бывая в Евпатории, мама участвовала в семейных торжествах, как встречалась со школьными друзьями и подругами.
Ещё при жизни дедушки, когда мне было лет десять, а маме случалось бывать со мной или всем вместе, с папой, в Евпатории, самой большой радостью было, когда на день из Симферополя приезжал дедушка. Мы с ним и с мамой (а изредка и с папой) отправлялись на лодочно-прокатную станцию. И дедушка под залог часов или паспорта брал напрокат вёсельную шлюпку. Гребли дедушка, мама, когда с папой ходили – то папа. Я, по малолетству, только учился. Но, всё-таки, первые уроки получил именно тогда – как вести весло по поверхности воды, не заглубляя его чрезмерно, но и не давая лопатке весла срываться и вылетать из воды, как поворачивать, тормозить, как меняться местами в лодке (что, правда, категорически запрещалось правилами). Как-то раз за нами увязалась пловчиха, для которой вода была родной стихией – нам приходилось налегать на вёсла, чтобы она, чего доброго, нас не обогнала. Однажды мы увлеклись и поняли, что заплыли в зону женского лечебного пляжа, только когда нам стали попадаться неодетые купальщицы. Ещё было в Евпатории популярное развлечение – стрельба в тире. У мамули традиционно получались отличные мишени. На удивлённые восклицания служащего тира – что такой стрельбы он ещё не видал – мама с достоинством отвечала, что была до войны “Ворошиловским стрелком” (такого значка удостаивались лишь те, кто справлялся с самыми напряжёнными нормативами).
После смерти дедушки бабушка решила вернуться в Евпаторию. Дядя Лёня к тому времени уже вполне уверенно стоял на ногах, воспитывал двух дочерей, работал на трёх работах – одна из них в гистологической лаборатории. В общем, известность как врач он в Евпатории снискал уже тогда и имел круг знакомств, позволявший чувствовать себя уверенно. Дядя Лёня подыскал бабушке квартирный обмен – теперь в Евпатории она жила баснословно близко к морю, и её однокомнатная квартира в старом доме с высоченным потолком, хоть и с общим коридором (с ещё одной соседкой), а также с палисадником и летним сараем, позволяла ей летом поселять в комнату курортников. Сама же она перебиралась на лето в сарай в палисаднике. Там она умудрялась принимать и меня, когда я приезжал к ней. Зимой бабушка возвращалась в жилую комнату. Бабушкина квартира была местом встреч её детей. Окончив военную службу, переселился в Евпаторию и дядя Мора. Так что для мамы всегда находились поводы приезжать в Евпаторию: дни рождения, к примеру, бабушки и маминых братьев. А то, случалось, что мама приезжала в Евпаторию справить в компании братьев и свой день рождения. На дни рождения дяди Моры, дяди Лёни и мамы собирались, конечно же, и их школьные и институтские товарищи. Со многими из них я познакомился лично на тех весёлых вечеринках. У дяди Лёни и у дяди Моры дома были пианино, и я, при случае, играл гостям любимые мелодии их юности. Собирались и на годовщины свадеб. Самым почётным человеком на семейных торжествах была, конечно, бабушка. Хоть её русский язык был сильно интонирован еврейским акцентом, тосты говорить она могла! − Начинала всегда издалека: с какого-нибудь памятного события из раннего детства именинников (вплоть до самого дня, когда они родились). Далее, бабушка подробно проходилась по важнейшим вехам жизненного пути, вспоминала тех, кто не дожил, вспоминала отсутствующих родственников – сестру Сару, брата Яшу, и неизменно любой тост заканчивала оптимистическим призывом: “За мир на весь мир!”
(продолжение следует)
2011-02-12