Думал я просто вспомнить пару эпизодов – о том, как мама поддержала меня приездом в Москву после неудачи на приёмных экзаменах в институт, как помогала потом выходить из депрессии. И ещё: как она однажды нагрянула ко мне − уже во время учёбы в Ленинграде. Стал пояснять обстоятельства и на мгновение усомнился: правильно ли это – уклоняться так далеко, смакуя подробности собственной студенческой жизни.
С другой стороны, доченька, ведь я стал писать про маму ради связи времён – чтоб оживить для тебя, сделать объёмней картину жизни: чтоб чувствовала ты в ней себя не “вертолётиком”, носимым ветром, а юной львицей, готовой порвать любого за свой прайд. Если так, ничего плохого не будет: лишь круче взыграет кровь и горделивей станет взгляд дочурки моей от папиных баек про его неслабые студенческие годы...
До окончания школы в моей жизни, хоть и были яркие события, но удачи или неудачи зависели от собственного усердия. Это касалось и школы, и занятий музыкой, и астрономией, и участия в математических олимпиадах в Малой академии. За полгода до окончания школы пришло время нестандартных решений. В год моего выпуска правила приёма в вузы предусматривали льготу для медалистов-выпускников школ – возможность сдавать только профилирующий экзамен (и автоматическое зачисление при условии отличной оценки по нему). По примеру некоторых моих одноклассников, с благословения папы и мамы, я решился в последнее полугодие одиннадцатого класса перейти из дневной школы в вечернюю. По общему убеждению там легче было получить пятёрки по всем предметам и выбить медаль − с тем, чтобы сосредоточиться на профилирующих науках – физике и математике. Правда, для поступления в вечернюю школу нужно было работать, но с этим папа мне помог, устроив на телецентре на “четверть ставки” на самую маленькую должность. Через день я выходил часа на четыре в вечернюю смену, в звании “ученика монтёра связи камерных каналов” аппаратно-студийного комплекса. За это время я сдал экзамены по технике безопасности на допуск к работе с электрическими напряжениями до 1000в, изучил схемы оборудования. Во время передач я крутил ручки, выравнивающие в площади кадра уровень сигнала от телевизионной камеры, либо выполнял роль “кабельмейстера” – следил, чтобы кабель от камеры не попал в кадр и под колёса.
В вечерней школе я получил серебряную медаль, и началось самое интересное – выбор вуза и сдача вступительных экзаменов. Несмотря на упорные слухи, что в некоторых вузах евреев не берут – просто режут их на экзаменах – я продолжал жить опытом школьных лет и рассчитывал, что подготовлюсь, сдам экзамены и поступлю – ну, к примеру, как мои старшие товарищи по астрономическому обществу: в МГУ или, в крайнем случае, в МИФИ. Мой товарищ по малой академии Валера Темненко тоже собирался ехать поступать на физическую специальность в Москву. Правда, он выбрал (наверное, более осознанно, чем я) МФТИ. Об МФТИ ходили особо настойчивые слухи, что евреев туда категорически не принимают, и я спутал Валере карты, уговорив его подавать документы, к примеру, в МИФИ – тоже очень солидный вуз. Мы с ним вместе собрались в Москву. В дорогу мама Валеры дала нам целую жареную курицу. Меня тоже снабдили продуктами в дорогу и дали 50 рублей денег (для них мне мама специально пришила на внутренней стороне брюк потайной карманчик)…
В Москве нас встретил дядя Ося. Со времени отъезда в Москву он в Симферополе не был. Лишь присылал как-то отдыхать в Крым тётю Ролю с Вовой (которому было тогда лет восемь). В Москве они жили близко от Курского вокзала, на улице Казакова, и дядя Ося прошёлся с нами пешком – прогулка заняла минут 25. Пока шли, дядя Ося расспрашивал меня о жизни в Симферополе, о наших планах. Успел познакомиться и с Валерой.
Размещалась семья дяди Оси в двух комнатках общей квартиры (в очень старом двухэтажном доме): кухня и туалет были общими на три семьи. Когда-то в этой квартире жили родители дяди Осиной жены тёти Роли, − к нашему приезду в живых была только её мама, Ида Теодоровна, шустрая старушка, сохранившая уже забытый теперь своеобразный еврейско-украинский выговор (родители тёти Роли были родом из Киева). Тётя Роля работала в министерстве культуры (в библиотечной системе). Вова был подвижным 12-летним мальчиком с веснушками и ярко-рыжей шевелюрой.
Мы с Валерой, едва перекусив, поехали подавать документы в МИФИ. У него документы приняли и дали общежитие. Со мной же сразу вышла осечка. Мне сказали, что в МИФИ берут только тех, у кого нет ограничений по службе в армии, у меня же был военный билет с ограничением из-за гастрита. Пришлось с ходу соображать, как быть. На месяц раньше остальных вузов экзамены начинались ещё в МФТИ и МГУ. Я решил подавать документы в МГУ. Там их взяли без заминки и тоже дали мне общежитие на время поступления. Ещё двое моих соседей по комнате в общежитии тоже поступали на мехмат. Первым был письменный экзамен по математике. Неожиданно для меня, задания оказались такой сложности, что ни на каких олимпиадах и близко подобного я не видал, не было таких сложных задач и в лагерях Малой академии наук. Что-то жалкое я нацарапал – надеясь хотя бы на тройку. Результатов надо было ждать несколько дней. В эти дни мы с соседями по комнате предавались безделью – ходили на прогулки по окрестностям университета, который, как известно, находится на Ленинских (теперь Воробьёвых) горах. Гуляя, мы набрели на церквушку, внутри которой угадывалась некая жизнь. Ради любопытства мы заглянули в дверь. Навстречу нам вышел церковный служитель и слащавым голоском зазвал вовнутрь. Все мы трое, хоть по формальным признакам и относились к разным вероисповеданиям, в этой ситуации были равно невежественны. Бельмом в глазу стояли мы среди согбенных, бьющихся об пол лбом богомольных женщин − под повторяющиеся звуки “Господи, помилуй”. Жуть усугублялась ещё тем, что в ряд стояли четыре гроба с покойниками. Немного потоптавшись среди этой мало понятной обстановки, мы тихонько вышли…
В день объявления результатов первого экзамена для большинства он оказался и последним. Огромная стена механико-математического факультета снаружи была оклеена списками под большим рукописным плакатом “Н Е У Д Ы”. Без великой радости все мы нашли в списках свои фамилии.
Далее, пришлось спешно прощаться с Московским университетом (хоть малую почесть и довелось испытать – пожить в его общежитии и побывать в аудиториях). Первый удар по самолюбию я получил – ведь моим товарищам годом или двумя раньше удавалось поступать в лучшие московские вузы, а я сквозь это узкое горлышко не прошёл. Теперь я решил, по крайней мере, побороться за то, чтоб учиться всё-таки в Москве. Папа, как радиоинженер, сам оканчивавший московский институт связи, пытался и меня настроить подать туда документы. Я съездил, посмотрел, почитал проспекты, но этот вуз показался мне далёким от мечты – а мечтал я, конечно, о высокой науке. Недалеко от него находился Московский энергетический институт. Я зашёл и туда, пытаясь отыскать хоть что-нибудь, близкое к мечте. На теплоэнергетическом факультете была специализация, связанная с атомными электростанциями. Однако по всем сколько-нибудь заманчиво звучащим специальностям имелась оговорка – на них принимали только москвичей. Еле-еле я что-то выбрал из специальностей, куда допускались иногородние. С камнем на сердце сдал документы. В энергетическом институте профилирующим был один экзамен – устная физика. К физике я, пожалуй, успел подготовиться даже лучше, чем к математике (всё же, занимался по трёхтомнику Ландсберга).
Вскоре папа взял командировку и приехал в Москву, чтобы меня поддержать. У папы в Москве жил школьный друг, симферополец Сергей Шамаш, кандидат педагогических наук, который как раз специализировался на методике преподавания физики. Папа привёл меня к нему на диагностику. Сергей Яковлевич основательно погонял меня по курсу, внёс прозрачность в вопрос, что представляет собой невесомость, и заключил, что я готов вполне прилично − как минимум, на четыре с плюсом. Если ещё недели три позаниматься, можно вполне довести знания до блеска. Правда, я понимал, что очень не лишне было мне позаниматься ещё и математикой. Ведь отличную оценку по физике никто не гарантировал, а в огромном школьном курсе математики у меня были значительные пробелы.
За немалое время, проведённое в Москве, я втянулся в ритм абитуриентской жизни – мне нравилось ходить заниматься через дорогу от дяди Осиного дома – в парк института физкультуры имени Лесгафта. Иногда я ходил заниматься на Чистопрудный бульвар. На полдороге к нему я облюбовал кафетерий и заходил туда на чашечку кофе. Мне стали нравиться смышленые, быстрые на ум и хлёсткие на язык москвичи. Незаметно, я перенимал их манеры и всё больше становился на них похожим. Вова иногда составлял мне компанию в проведении досуга. Он привёл меня однажды в Бауманский сад поиграть в настольный теннис. И не спасло меня, что был я на целых шесть лет его старше, – Вова не дал мне никаких шансов. Однажды, по пути в Бауманский сад, мы оказались свидетелями, как Вовина бабушка, Ида Теодоровна, игнорируя дорожные правила и светофоры, пролетела нам навстречу, возвращаясь из Бауманского сада домой (в сад она ходила общаться с такими же старушками)…
Вова и тётя Роля рассказывали мне про легендарного Гранта – энтузиаста детского туризма, к которому Вова ходил на занятия. Занятия не только шли на пользу здоровью, но и давали большой душевный заряд. Потом, когда мы с Вовой уже взрослыми вместе бывали на Кавказе или ходили по Крыму, он часто вспоминал, что вот − этому способу или этой хитрости его научил Грант…
Как-то тётя Роля поинтересовалась, хватает ли мне в Москве денег. Я поспешил её успокоить – из взятых в дорогу пятидесяти рублей, больше сорока ещё не израсходовал. Ведь ходил я преимущественно пешком – хоть проезд в метро и стоил всего 5 копеек. Самой заметной статьёй расхода было, разве что, кофе – чашечка стоила целых 11 копеек. Всё же это было вдвое дороже, чем в популярных симферопольских заведениях. Узнав, что я так растягиваю деньги, тётя Роля сыронизировала: “Ну, ты и экономный!” Впрочем, четверть ставки монтёра связи составляли 15 рублей в месяц, и укладываться в ограничения было для меня вполне обычным делом.
Наступил день экзамена по физике. На вопросы билета я ответил без труда. Экзаменатор стал задавать дополнительные вопросы. В них тоже не было ничего трудного. Когда уже я предвкушал закономерную пятёрку, экзаменатор задал, по-видимому, коронный вопрос на засыпку: как будут двигаться положенные на поверхность без трения два проводника (он нарисовал два прямолинейных проводника под каким-то неопределённым углом друг к другу), по одному из которых течёт ток I1, а по другому I2. Поскольку ни линейные размеры проводников, ни угол, ни расстояние между ними, ни сила, ни направление тока конкретизированы не были, любой ответ мог быть признан неполным или неточным. Таким образом, экзаменатор с чистой совестью поставил мне четвёрку и обрёк на сдачу всех остальных экзаменов – устного и письменного по математике, а также по химии, русскому языку и литературе. Вместо того, чтобы в ореоле победителя ехать отдыхать к морю, я остался в Москве сдавать экзамены. Дальше дела мои пошли совсем плохо – за оба экзамена по математике я умудрился набрать всего семь баллов (сказались обширные пробелы – в некоторых разделах я чувствовал себя, как рыба в воде, а вот алгебраического доказательства того, что корень из двух иррациональное число, не вспомнил: преподаватель не засчитал в качестве замены доказательство, что сторона равнобедренного прямоугольного треугольника несоизмерима с его гипотенузой). С призрачной надеждой продолжил я сдавать остальные экзамены. Химию сдал на отлично (а кому надо было снижать оценку, не участвующую в подсчёте баллов?) Сочинение я тоже написал без замечаний – даже цитировал по памяти Маяковского. Но, естественно, это не влияло на сумму по профилирующим предметам.
Дядя Ося преподавал в художественном училище рисунок и композицию, профессия его была очень далека от точных наук. Но он, всё же, высказал соображения по поводу моих оценок на экзаменах. Его кредо было “Талант всегда пробьётся”. И очень скептически относился он к версии, что злобные антисемиты специально заваливают евреев на экзаменах, перекрывая им дорогу в вузы.
Под конец экзаменационной эпопеи приехала из Симферополя даже моя мама – не сиделось ей вдалеке от меня в столь судьбоносную минуту. И, хоть реально помочь мне она не могла, приезд её сам по себе был мне заметной поддержкой. Я хоть смог отвлечься и не думать постоянно, какой будет проходной балл, пройду или не пройду. Мы гуляли с мамой по уголкам Москвы, которые я успел узнать уже и полюбить. А один раз мы с ней попали на выступление прославленных тогда ведущих детской передачи “Радионяня” Александра Лившица и Александра Левенбука. Были они не только авторами великого множества занимательных по форме дидактических материалов, песенок, диалогов, но и сами были очень артистичны, образуя уникально слаженный говорящий и поющий дуэт. На концерте они не чувствовали себя скованными привычным амплуа радиопередачи. В промежутках на эстраду выходили и молодые артисты. Один из них зажигательно пел “Ну, что тебе сказать про Сахалин…”. Другим юным дарованием была молодая Елена Камбурова, которая вышла с песней Новеллы Матвеевой “Какой большой ветер напал на наш остров…” Мы с мамой отвлеклись от грустных мыслей и заметно повеселели, побывав на том концерте…
2011-02-19